Истории Михаила Борисовского: Армейские зарисовки

Не вдруг увянет наша младость,

Не вдруг восторги бросят нас,

И неожиданную радость

Еще обнимем мы не раз...

Но вы, живые впечатленья,
Первоначальная любовь,
Небесный пламень упоенья,
Не прилетаете вы вновь.

А.С.Пушкин, поэма "Кавказский пленник".

Осенью 2013 года исполнилось 50 лет, как я принял Военную присягу на верность не существующей нынче страны. Я поклялся «…до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству». А ещё я поклялся «…защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами».

Три года своей молодости – с 19 до 22 лет, с октября 1963 по август 1966 – прослужил в Советской армии. За 1033 дня службы истоптал четыре пары кирзовых сапог, износил шесть пар повседневного и две пары парадного обмундирования цвета хаки, две шинели и один бушлат (не морской, а солдатский рабочий, а-ля ватник-фуфайка).

Призыв в армию с 3-его курса института оказался для меня неожиданным. Ведь о возможной службе в армии в ту пору совсем не задумывался. И хотя военной кафедры в нашем институте не было, студентов на службу не призывали. Но годом ранее, осенью 1962 года, случился Карибский кризис, после которого партия и правительство приняли решение укрепить боеготовность Вооруженных сил. На решение тогдашнего министра обороны СССР маршала Р.Я.Малиновского призывать на службу студентов 1-3-х курсов институтов повлиял и демографический фактор: ребят, родившихся в военные 1942-1945 годы, и которым в 1962-65 гг исполнилось по 19-20 лет, было мало…

Вот так я попал из студенческой в иную во всех смыслах армейскую обстановку. В первые дни, даже месяц в армии, пока проходили известный «Курс молодого бойца» и приняли присягу, армейские порядки воспринимались как нечто кошмарное. Тем не менее, несмотря на имевший место армейский «маразм» и «кретинизм», нисколько не жалею о том, что довелось служить в СА. Более того, считаю, что любой уважающий себя мужчина должен ~~был~~ отслужить. Ведь защита Родины всегда была святым долгом и почетной обязанностью мужчин. Издревле на Руси на битву благословляли и потом чтили живых и мертвых. Так что службу в армии никак не считаю утомительной повинностью и бесцельно прожитыми тремя годами. Кто был студентом – тот видел юность, кто был солдатом – видел жизнь.

Армейская служба – это серьезное испытание в жизни. Вернулся со службы здоровым, закалённым, сильно изменившимся, и не только внешне. Стал самостоятельным, готовым принять любое решение, реализовать его и ответить, если придется. В общем, стал настоящим мужчиной.

В этих своих воспоминаниях привожу не только забавные, но и вполне серьезные истории из своей военной службы, пусть и несколько разрозненные во времени. Называю также номера и полное название воинских частей, в которых довелось служить – вдруг кто-нибудь отзовется из бывших сослуживцев. Имеющие за плечами армейский опыт подтвердят, что автор ничего не выдумал. Уверен, что бывшие армейцы улыбнутся не только предложенным их вниманию авторским историям, но и собственным воспоминаниям. Ну а тем, кому служить не довелось, остается только верить автору на слово.

Служивые однокурсники

Автор – студент 2-го курса. Х.1962 г.

О службе в армии, и существующих там порядках-обычаях-традициях кое-какая информация у меня была, что называется, из первоисточников. Иначе и быть не могло – в студенческом общежитии Одесского гидрометинститута в комнате со мной вместе жили еще трое первокурсников, только что демобилизовавшихся из армии. Да и на втором курсе в общежитии жил вместе с ребятами, отслужившими в армии по три года. Это были Олег Гринько (см. фото) и Стёпа Мельничук. Степан закончил службу в звании старшины. Олег часто подтрунивал над Стёпой, иногда дразнил его, обзывая «сундуком». Степан злился, я же, не зная армейских нюансов, не понимал, что в этом обидного. Вот ребята меня и просвещали… В моей институтской группе на первом и втором курсах студенты-сокурсники тоже преимущественно были служивые: Вася Корнеев (комсорг группы), Володя Матухно (староста группы), Гена Седов, Лёня Бондаренко, Алеша Котельников.

Олег Гринько, с которым в 1962-63 учебном году я жил в 109-й комнате студенческого общежития на ул. Гамарника 5, до поступления в ОГМИ проходил службу в Одесском военном округе, в радиотехнических войсках ПВО. Демобилизовался в звании сержант. После моего призыва в армию Олег часто писал мне письма, всячески подбадривал. Первый год моей службы прошел в Николаеве. А Олег родом из Николаева. В январе 1964 года он навестил меня в в/ч 52300 на окраине города. Нас, новобранцев, прослуживших к тому времени всего лишь 2,5 месяца, в увольнение еще не пускали... Так что мы с Олегом провели почти три часа на КПП части. Он рассказывал мне о новостях студенческой жизни, я ему – о превратностях своей армейской службы.

Как гром среди ясного неба

В первых числах сентября 1963 года, уже на третьем курсе, напросился в состав институтской экспедиции по изучению активных методов воздействия на заморозки путем дымления. Экспедиция проводилась в окрестности города Хотьково, что в 60 км от Москвы и в 11 км от Загорска (нынче – Сергиев Посад) в Ярославском направлении. Получилась интересная и весьма познавательная практика для будущего инженера-гидрометеоролога. Из экспедиции в институт вернулся в середине октября, а там меня уже дожидала повестка – через 3 дня явиться в Приморский райвоенкомат Одессы. Явился, наивно полагая, что будет очередная медицинская комиссия призывников. Да, «первым номером программы» действительно была медицинская комиссия. По завершении её получил на руки предписание о призыве на действительную службу в армию: 28 октября к 8.оо должен прибыть на сборный пункт по указанному адресу, при себе иметь то-то и то-то… На «вольную» жизнь оставалось ровно 10 дней.

Из военкомата – прямиком в институт. Занес в деканат заявление с просьбой отчислить меня из списка студентов в связи с призывом в армию. Зам. декана Екатерина Андреевна Кожемяченко всплеснула руками и заохала-запричитала: «Ой, что ж это делается? Лучшего студента забирают! Миша, ты никуда не ходи, посиди здесь. Я сейчас пойду к ректору, и он договорится с военкомом. Если не получится, он свяжется с обкомом, и там всё уладят». Но я, несмотря на растерянность и некий ступор в голове, все же возразил: не надо ничего предпринимать, я пойду служить… И не покривил душой – для меня действительно не стоял вопрос «служить или не служить». После чего отправился в свою студенческую группу. Ребята-однокурсники сразу принялись подбодрять меня: не волнуйся, парень, всё будет путём… Не ты первый, не ты последний. Так оно и было. Годом ранее, со второго курса с моей группы призвали в армию Арифа Абакарова. А спустя две-три недели после меня в армию призвали еще двоих ребят из моей группы – Володю Рябова и Арнольда Пендераву. К слову, все они – и Ариф, и Володя, и Арнольд – так же как и я, после демобилизации снова возвратились в наш институт и мы вместе его закончили в 1969 году.

Леша Котельников, сокурсник.

Особое участие ко мне в те дни проявил Лешка Котельников: хороший компанейский парень, всегда называл меня ласково – Мишка, очень хорошо (так мне тогда казалось) пел. Мы с ним часто вдвоем ходили на пляж «Отрада». Лешка – оптимист по жизни, у него всегда было хорошее настроение, он много и часто импровизировал, переиначивал куплеты модных тогда песен на злободневные темы.

Через пару дней поехал домой – надо же родителей проинформировать о новом повороте в судьбе их сына. Мама сразу пустилась в плач, отец воспринял новость спокойно, с пониманием. Через неделю родители устроили мне проводы в армию. Как принято в деревне, «на проводы» собрались все родственники, соседи, знакомые и соседи родственников и знакомых… В общем – добрая половина села. С 6-ти вечера до 2-х ночи ели, пили, веселились, танцевали… Местный самодеятельный духовой оркестр даже несколько раз пытался сымпровизировать нечто подобное «Прощание славянки». Лейтмотив всего – здравицы, пожелания и наказы Мише Борисовскому служить честно, добросовестно, не волынить. Утром рано родственник на своем «Москвич 406» отвез меня на ж.д. вокзал в райцентр, и в середине дня я был уже в Одессе. А там меня ожидал ещё один сюрприз: студенческая группа тоже решила устроить мне проводы в армию, назвав это мероприятие «Изгнание из рая». Вечером последнего дня моей «гражданки» в ленкомнате общежития накрыли богатый ягодно-фруктово-овощной стол с шампанским и сухим вином. Собрались студенты-третьекурсники со всего потока, пришли несколько преподавателей. Снова звучали наказы, добрые пожелания… Утром на сборный пункт сопроводили меня Володя Матухно, Лешка Котельников и Гена Седов. В 10 утра состав из 10 общих вагонов, битком наполненных новобранцами, отбыл…

В неизвестном направлении

Куда нас везут, и в каких частях и родах войск нам предстоит служить, никто не знал. Сопровождающие нас сержанты – кто танкист, кто артиллерист, кто пехотинец… Поезд, по всему видать, шел вне расписания, поэтому на полустанках-разъездах иногда подолгу стоял. Сержанты не шли ни на какие контакты-разговоры с новобранцами. Понаэкспроприировали у сопровождаемых «салаг» спиртное с домашней снедью (у каждого ведь с собой было…) и бухали в купе проводников. Нам же было приказано из вагона в вагон не шляться, окна не открывать, во время остановок на перрон не выходить, никому из посторонних никаких вопросов не задавать… Да и сами новобранцы всё время в пути продолжали банкет. В полупьяном угаре прошли весь день, вечер и первая половина ночи. В 4 часа утра наш поезд в очередной раз остановился, и последовал приказ выходить из вагонов с вещами. Оказалось, прибыли в Николаев. Что же это получается: 135 км расстояния между Одессой и Николаевым наш поезд преодолевал аж целых 20 часов! Никак, везли нас через Крыжополь, Жмеринку и Дебальцево…

В Николаеве дислоцировалась 92-я мотострелковая учебная дивизия, на пополнение которой и прибыл наш состав новобранцев. На перроне – построение, перекличка, формирование новобранцев по отдельным командам. Затем снова построение, снова перекличка, после чего каждая команда в сопровождении уже новых сержантов (их именуют покупателями, между прочим) отправилась пешим строем по своему маршруту. Команда, в которой оказался я, в количестве около ста человек, колонной прошагала километров десять по предутреннему Николаеву и примерно в 6 утра прошла через гостеприимно распахнутые ворота КПП на территорию воинской части за высоким каменным забором на окраине города, на 6-й Слободской улице.

Служба началась

Нас сразу же повели в большой полуподвал под длинной 3-х этажной казармой, где одновременно была и местная котельная, и нечто наподобие спортзала. Снова построение, еще одна перекличка, и очередное расформирование на три группы. Но отныне эти группы именуются уже взводами, каждый из которых, в свою очередь, разделен на три отделения по 10 человек в каждом. К каждому отделению – свой сержант-опекун. А дальше – выдача обмундирования и переодевание в военную форму. Старшина-сверхсрочник взглянет на очередного новобранца, спросит у него размер обуви, и дает команду каптенармусу: х/б и шинель – №3 (или №4, других не было), сапоги – такой-то номер (на номер больше, чем ответил новобранец на вопрос о размере обуви), шапка – №57 (или №58, других размеров, опять же, не предусмотрено). Нижнее белье и портянки тоже выдали новые, однако уже при первом посещении бани взамен мы получили ношенные: рубашки без пуговиц, кальсоны без завязок, портянки протертые…

По значкам на погонах сопровождавших нас сержантов мы уже поняли, что попали к связистам, но что собой представляет эта воинская часть – полное неведение, т.к. на любой вопрос неизменно следовало «Прекратить разговорчики!»

На получение и облачение в новый «прикид» ушел примерно час, после чего последовала долгожданная команда «Выходи строиться на завтрак!».

М-да, с разносолами в армии, оказывается, туговато. Вернее, никак. Каша перловка, кусочек – этак сантиметров 5 длиной – бочковой тощей ржавой селедки, кружка теплого чая, кусочек масла, два кусочка сахара-рафинада, два кусочка черного и один кусочек белого хлеба. Даже, несмотря на предшествовавшую суточную «диету», первая армейская кормежка в горло не пошла…

В тему:

Проверка в полку. Устроив везде шмон, генерал зашел в столовую:
- Как кормят, солдаты?
Молчание.
- Ну как вас кормят?
Опять молчание.
- Выходит хорошо.
Солдат встает и говорит:
- Выходит то хорошо, да вот входит плохо.

После завтрака наша рота отправилась в казарму. Помещение огромное, 300-350 метров квадратных; металлические кровати в 2 яруса, возле каждой – по тумбочке и табуретке. Каждому взводу выделили отдельный ряд кроватей, а их персональное распределение пошло уже по отделениям. Вся армейская наука строится по принципу «Делай как я!» Первым делом сержант, командир отделения, принялся учить нас пришивать белый подворотничок к гимнастерке. То тут, то там слышались ойкающие маты новобранцев – доказательство того, что плохому портному всегда пальцы мешают. Затем следующий показной урок – правильно заправлять гимнастерку под ремень и наматывать портянки на ноги, сворачивать шинель в скатку. И, разумеется, самое главное для казармы: как должна быть заправлена кровать, и какой порядок должен быть в тумбочке. Прикроватная тумбочка предназначена для хранения только туалетных принадлежностей, да тетрадей для политзанятий. А вот остальные личные вещи приходится хранить либо в каптерке, либо носить с собой в карманах гимнастерки и брюк. Табуретка у каждой кровати – для размещения на ней одежды солдата во время сна. Брюки, гимнастерка, пилотка и ремень должны быть сложены на тумбочке не абы как, а аккуратно и в строго определенном порядке.

Заправка кроватей – особенно тщательно: сначала надо разгладить одеяло, чтоб лежало без единой морщинки; затем вдоль кроватей натягивается нитка, и по ней выставляются кровати, подушки, полоски на одеялах, тумбочки и табуретки. В казарму днем – не сметь, зря и где ни попадя не шляться. Точь-в-точь как у А.Твардовского:

Осмотрись вокруг детально, вот в ряду твоя кровать.

И учти, что это – спальня, то есть место – специально для того, чтоб только спать.

На всё про всё ушел еще примерно час, после чего снова последовала команда «Выходи строиться!». Но теперь и отныне построения не абы как, а отделение–взвод–рота. И обязательно по ранжиру – не по весу и жиру, а по росту. Наконец-то нам, салагам-несмышлёнышам в армейском деле, представили командиров взвода, роты. А ещё через полчаса к нам пожаловал самый главный «отец» – командир полка, полковник Плешков. Высокий, поджарый, стройный, лет под 55, в голубой шинели из толстого сукна, в каракулевой серой папахе. Четко поставленный командирский голос. По всему видать, строгий, но не сноб и не зануда. Первое впечатление о командире полка оказалось верным, в чём я убедился в последующем. Это был энергичный, волевой, целеустремленный, образованный и нравственный командир. К тому же – фронтовик, воевал на передовой, а не отсиживался в штабах и в глубоких тылах. Но никогда не кичился этим. Для всех офицеров и сверхсрочников полка он был непререкаемым авторитетом. Для нас, рядовых, он был вполне доступен. Частенько захаживал к солдатам в столовую во время обеда или в курилку на плацу во время перерыва по строевой подготовке. И по-простому, по-человечески, безо всякого чванства и показушной «заботы», интересовался делами, что пишут из дома, здоровы ли родители… В общем, настоящий полковник. Не то что лейтенанты, старшие лейтенанты и капитан – командир роты, с которыми мы познакомились перед этим. Полковник Плешков нас окончательно и просветил: прибыли мы в в/ч 52300 – учебный полк связи, в котором нас в течение года обучат профессии радиотелеграфиста, после чего отправят служить в другие части Одесского военного округа. Но прежде всего нам предстоит пройти «карантин» – месячный курс молодого бойца, и принять присягу. За это время к нам присмотрятся командиры, так как не каждому новобранцу будет по силам освоить профессию радиотелеграфиста. К тому же полк является также школой подготовки сержантов. Так что гордитесь, что попали к нам, и старайтесь. Комполка также вкратце рассказал о боевом пути во время войны теперь уже ставшей и нашей воинской части, и напомнил, что связисты – это войсковая интеллигенция. Во как!

Кто есть кто?

В первый-второй день службы мы быстро перезнакомились со всеми своими сослуживцами в отделении и во взводе. Тридцать стриженных наголо ребят в плохо пока еще лежащей на них новой солдатской форме представляли собой ассорти из украинцев, русских и молдаван. Кто из областного центра, кто из райцентра, кто из деревни. Образование – от неполного среднего до среднетехнического. К моему удивлению, и не скрою – к радости, во взводе, кроме меня, оказались еще несколько студентов – из Тираспольского пединститута (Вася Чеботарь) и Кишиневского университета (Валера Кабак и Женя Грабовский), и даже выпускник Николаевского пединститута (Виктор Гроза).

В тему:

Старшина обходит строй новобранцев:
- Так, у тебя какое образование?
- Семь классов!
- Хорошо!
- У тебя?
- МГУ!
- Чего мычишь, читать-то умеешь?
Определенные нам в командование отделениями и замкомвзводами сержанты и старшие сержанты той осенью перешли на третий год службы, и армейские азы в свое время постигли также в этом учебном полку связи. В военном деле мы, новобранцы, понятно, были полными младенцами, поэтому сержанты в большинстве своем были для нас авторитетами и примерами для подражания. Тем более, что жили они с нами в одной казарме, кушали за одним столом с нами. И даже в баню ходили вместе с нами, и нижнее белье и портянки получали вместе с нами из рук старшины роты, сверхсрочника Кучеренко, который был одинаково строг что с рядовыми-первогодками, что со старослужащими сержантами. Впрочем, вскоре мы поняли, что если наши командиры-сержанты в военном деле действительно доки, то их интеллектуальный уровень, эрудиция, образ мышления и кругозор зачастую оставляют желать лучшего. Нас, вчерашних студентов, сержанты открыто недолюбливали. И дело не в том, что мы лучше своих «воспитателей» знали основы политэкономии капитализма и социализма, или же теорию марксизма‑ленинизма, а также лучше них ориентировались в том, что реально происходит в мире и стране… Просто мы имели собственное мнение – а с этим фактом сержантам было особенно трудно примириться. Для иллюстрации сказанного приведу такой пример. Старший сержант, практически весь день находящийся в радиоцентре клуба части, проводит в нашем взводе очередное политзанятие, в процессе которого, не отрываясь от конспекта, зачитывает нам цифры, призванные проиллюстрировать заботу партии и правительства, и лично Никиты Сергеевича Хрущева, о повышении благосостояния советских людей. И среди прочего упоминает, что к середине 60-х годов в стране будут ежегодно выпускать 28 миллионов рулонов туалетной бумаги. Поднимаю руку и задаю «лектору» уточняющий вопрос: 28 миллионов рулонов будет производиться в год, или же на столько увеличится выпуск за год? «Лектор» заглядывает в конспект, и уверенно отвечает: в год, в год. Тогда я парирую: так это же в среднем выходит по одному рулону туалетной бумаги в год на 7 человек! Это сколько же раз в год при таком «благосостоянии» простой советский человек сможет цивилизованно сходить «по-большому»? В ленинской комнате раздается дружный громкий смех тридцати солдатиков, а до старшего сержанта только минут через пять доходит, наконец, суть моего вопроса с подвохом.

В тему:

-Взвод, слушай мою команду! Сейчас идем в автопарк разгружать люминий!

-Не люминий, а алюминий, товарищ сержант!

-Взвод идет разгружать люминий! А грамотей идет чистить туалет!

Вскоре все сержанты отказались проводить политзанятия в нашей учебной роте. Замполит полка поручил это ответственное дело более опытному человеку – старшему лейтенанту, заместителю командира роты. У того была своя тактика: он никогда не вступал с нами в дискуссии, а попросту пытался «посадить нас на место». И делал он это чисто по-армейски: «Товарищ курсант, прежде чем задать вопрос, втяните живот и приосаньтесь. И задавайте только умный и хорошо понятный мне вопрос!». Иногда, правда, смягчался, отводил глаза в сторону и переводил разговор на другую тему. Но однажды мы его всё-таки достали своими «наводящими вопросами», и он выдал «гениальную» фразу: «Если я, как командир, позволю вам, своим подчиненным, говорить всё, что вы думаете, то вскоре вы разучитесь думать». Каково, а?

Снова возвращаюсь к первым дням службы и о том, как проходило знакомство новобранцев друг с другом. С первого же дня перед отбоем нас ежевечерне ~~тренировали~~ муштровали умению подняться с кровати и одеться по полной форме всего за 45 секунд. Если кто не успел, процесс одевания/раздевания повторялся 3-4 раза до тех пор, пока все не уложатся в требуемые 45 секунд. Впрочем, к концу «карантина» наше мастерство выросло настолько, что мы раздевались за 35 секунд, а одевались за 20.

А процедуре тренинга «отбой-подъем» всегда предшествовала вечерняя перекличка: рота построена в две шеренги вдоль кроватей, вытянувшись в стойке «смирно», и старшина роты зачитывает по списку фамилии личного состава. Каждый солдатик, услышав свою фамилию, громко отвечает: «Я!». И вот когда на первой вечерней перекличке, а это случилось уже 29 октября, старшина произнес «Попа», вся рота грянула дружным и долго несмолкаемым хохотом. Оказалось, что среди нас действительно есть новобранец по фамилии Попа, и зовут его Андрей. Но это мы уже потом усвоили, что «попа» – это вовсе не то, о чем мы подумали сначала, а фамилия нашего сослуживца-молдаванина. Кстати, Попа – самая распространенная молдавская фамилия. А еще среди наших новобранцев были Затуливетер, Бордеяну и даже Попандопуло… После прочтения старшиной каждой такой фамилии раздавался всё тот же дружный громкий смех. В общем – туши свет, кидай гранату. Старшину это злило, он приказывал роте выйти из казармы и под присмотром того или иного сержанта совершить бегом пять кругов вокруг казармы и плаца. А после этого устраивал нам ещё дополнительные 4-5 тренировок по команде «отбой-подъем». В итоге вместо положенного по уставу внутренней службы отбоя в 22.оо мы фактически ложились спать в 23.оо, недосыпая каждую ночь по одному часу.

Но зато – никакой бессонницы! Только лег в кровать, закрыл глаза – и моментально отключился. Спишь, как убитый, до команды «Подъем!» Помните, у А.Твардовского:

«Служба – труд, солдат – не гость.

Есть отбой – уснул глубоко, есть подъем – вскочил, как гвоздь».

В тему:

Перекличка в армии:
– Иванов.
– Я!
– Петров.
– Я!
– Тридцать щенков!?
– Да Зощенков я, Зощенков!!!

Девятый день службы, 7 ноября 1963 года. Наша рота новобранцев стоит в оцеплении на дальних подступах к центральной площади Николаева, где проходит военный парад и демонстрация в честь очередной годовщины Великой октябрьской… Автор – третий слева. Сержант, командир отделения, держит на руках сынишку командира роты. В центре снимка рядом с мальчишкой – Андрей Попа. Второй справа – Эдик Глушко.

Курсант – это звучит гордо

С первого же дня службы всех нас, солдатиков-желторотиков, стали именовать гордым словом «курсант» – как-никак, служим в учебном полку. И сразу среди нас появился неформальный лидер – Сергей Лопушанский, одессит, призванный, кстати, тем же, что и я, Приморским райвоенкоматом Одессы. Сергей во всем отличался от нас, и всё у него получалось быстро, и даже с особым шиком. Он первым подшил подворотничок к гимнастерке, и сделал это так умело и ловко, что сержант не заставил его повторять несколько раз эту процедуру. Пока все остальные новобранцы тренировались в «подшивке», Сергей успел сходить в бытовую комнату, и начистить асидолом до блеска пуговицы и бляху ремня. Форма сидела на нем так складно, словно её персонально сшили в лучшем военном ателье. Да и голенища кирзачей Сергей слегка «пригармонил». При первом посещении столовой Сергей также показал себя бывалым: уверенно занял место раздатчика, сноровисто и всем поровну разложил кашу по мискам каждого из нас… Мы были удивлены его выправкой на первом же занятии на плацу по строевой подготовке: он так лихо отдавал честь, делал повороты направо-налево-кругом, чеканил шаг – что мы от удивления рты раскрыли… И у него это получалось даже заметно лучше и красивее, чем у «тренера»-сержанта. И главное – всё это он проделывал с явным удовольствием, ему нравилось! Да и устав внутренней службы был ему не в диковину. Как-то после ужина, в «личное время», мы спросили Сергея: как тебе удается такая ловкость, в чем секрет? Он рассмеялся и ответил, что его муштровали этому два года…

Оказалось, что сразу после окончания школы Сергей поступил в Одесское высшее общевойсковое командное училище. Проучился/прослужил там 2 года, но разочаровался, понял, что офицерская карьера – не для него. Несколько раз безрезультатно подавал рапорт начальнику училища об отчислении. В конечном итоге помогла мама – похлопотала и ей пошли навстречу – она работала вольнонаемной машинисткой в штабе училища. Сергея отчислили, что называется, с «волчьим билетом»: 2 года учебы в училище в счет военной службы не зачли, и сразу же призвали на срочную службу. В его учетной карточке в военкомате никакой отметки об учебе в высшем военном училище не сделали…

Это свое «досье» Сергей рассказал нам, сослуживцам, а командиры всех рангов ничего этого, естественно, не знали. Да и сам он вел себя с ними скромно, не кичился своими навыками и не «высовывался». Но однажды всё-таки не выдержал. Случилось это на занятиях по боевой подготовке. Сержант рассказывал об устройстве автомата Калашникова и затем начал демонстрировать его разборку-сборку. Но проделывал это явно неумело. Сергей не удержался, встал и говорит: «Товарищ сержант, да разве так разбирают-собирают автомат?!!! Разрешите мне, и я с завязанными глазами проделаю это в два раза быстрее!» Сержант начал было язвить: снимай сапог и портянкой завязывай глаза. Но не на того напал! «Пошлите кого-нибудь в офицерскую комнату попросить кашне у командира взвода» – отпарировал Сергей. Так и сделали. Необычная просьба вызвала удивление у офицеров, поэтому в учебный класс явились и командир взвода, и ротный. Сержант вкратце доложил им, что, дескать, тут бывшие студенты очередной выпендрёж устраивают. Командир роты капитан Мальцев кивнул Сергею и говорит «Действуйте, курсант!» Сержант лично завязал глаза строптивцу и… время пошло. О, это был звёздный час Сергея! Он исполнил все действо настолько уверенно, четко и безукоризненно, что ротный от удивления вымолвил всего одно слово – вундеркинд! А Сергея, что называется, понесло. И он на одном дыхании выдал технические характеристики автомата АКМ: габариты, емкость магазина, вид огня, темп стрельбы, начальная скорость пули, убойная сила, прицельная дальность… В завершение монолога Сергей продемонстрировал также, правда, «в сухомятку», различные положения стрельбы: стоя, с колена, лежа без упора и с упором, на бегу. Это был ликбез не только для нас, курсантов, но, по всему видать, и для сержанта, да и для офицеров-связистов. Вот такой он был, Сергей Лопушанский, первый в нашей роте удостоенный значка «Отличник боевой и политической подготовки». Настоящий курсант!

Познание службы

На седьмой день службы, 5 ноября, наш взвод направили наводить марафет на территории части в канун очередной годовщины Великой октябрьской… Дежурный по части в тот день, капитан Калмыков, особист, поручил мне подмести и убрать опавшие листья на тротуаре от штаба до КПП. Вооружился метлой и приступил к работе. А в тот день дул сильный ветер и, по иронии, мести мне пришлось против ветра. Только намету кучу листьев, и начинаю мести следующую, как ветер всю мою работу делает насмарку. Но, как-никак, я же будущий гидрометеоролог! Зачем, думаю, мести листья против ветра? Надо мести их с другой стороны, и тогда ветер будет помогать. Сменил позицию, и начал мести от КПП к штабу. Но бдительный капитан заметил мой маневр, и моментально оказался тут как тут. «Товарищ курсант, я как вам приказал мести?!!!» Так, отвечаю, ветер же мешает, а с этой стороны, наоборот, помогает… «Молчать! Приказы не обсуждают, а выполняют! Два наряда вне очереди!». Не зря, значит, капитан служил в особом отделе полка… Усмотрел и пресёк идеологическую диверсию – курсант пытался мести мусор к штабу воинской части! Ну, а у меня только дрогнули ладони рук, протянутых по швам… В скобках надобно, пожалуй, отметить, что среди ста новобранцев я первый умудрился получить взыскание.

На следующий день после обеда – время, отведенное нам в канун праздника как личное, сержант (командир отделения) направил меня в распоряжение начальника клуба – отработать один из вчерашних внеочередных нарядов. Начальник клуба, тоже капитан, не отрывая попу от дивана в своем кабинете, отдал распоряжение: взять в роте ведро, тряпку, швабру и вымыть сцену в клубе, так как там завтра будет торжественное собрание и концерт в честь праздника Октября. Ответил «Есть!» и отправился. Помыл сцену в две воды, тщательно протер и пошел докладывать капитану о выполненной работе. Тот нехотя оторвался от чтения свежего журнала «Огонек» и процедил сквозь зубы: «Пойдем, проверю. Что-то вы, курсант, слишком быстро справились…» В середине зала он остановился, мельком взглянул на сцену и буквально взорвался: «Помыто плохо! У меня халтура не пройдет! Повторить всё сначала!» М-да, вот так дела… Я же помыл очень добросовестно, а он даже не проверил, не убедился, а сразу окрысился… Но что поделаешь? – приказ есть приказ, надо выполнять. Пошел в «богоугодное заведение», то бишь в магазин на территории части, купил две сдобные булочки и пакет кефира, перекусил. Поднялся на второй этаж в ленкомнату, от корки до корки прочитал свежие номера газет «Правда» и «Красная звезда». Пора, думаю, идти трудиться. Принес ведро чистой воды, веником разбрызгал её по сцене, наподобие того, как священник окропляет помещение от злых духов, и снова пошел докладывать капитану. На сей раз он соизволил подняться на сцену. Для подтверждения серьезности своих намерений убедиться в качестве моей работы он даже вынул из кармана кителя носовой платок, но пачкать его о пол сцены не стал, а изрек: «Молодец, курсант! Надо было сделать так с самого начала! Хвалю! Свободны! Идите в роту!» Вот так, только несколько в ином психологическом аспекте, я усвоил армейскую поговорку «Солдат спит, а служба идет».

Тяготы и лишения службы усугублялись, когда нас, курсантов, в качестве даровой рабочей силы посылали на авральные хозяйственные работы на те или иные гражданские объекты. Расскажу об одном таком эпизоде. Вечером 30 декабря после ужина собрались было смотреть фильм в клубе части, но последовала команда: первому взводу одеть рабочие бушлаты и выходить строиться. Отправили нас на ж.д. станцию Николаев-товарная, разгружать прибывшие накануне шесть вагонов угля. У пролетариата ведь уже наступил новогодний праздник, а вагоны надо срочно освободить, иначе железнодорожники оштрафуют предприятие-получатель груза. В общем, по 5 курсантов на вагон… А уголь смерзшийся, его лопатой с желобом не возьмешь, надо ломиком постараться… Да и после разгрузки вагона уголь надо перебросить подальше от ж.д. полотна, соблюсти «габариты»… Вкалывали до 6 утра, и отбыли в часть. Кое-как отмылись/умылись от черной угольной пыли-грязи холодной водой (в казарме теплой воды нет), и пошли на завтрак. После завтрака до обеда – занятия по расписанию, несмотря на бессонную ночь. По закону «бутерброда» в тот день была и строевая подготовка, и защита от ОМП – это когда «Вспышка справа!», «Вспышка слева!», «Газы!», отработка нормативов на скорость облачения в костюм противорадиационной и противохимической защиты, и кросс в противогазах (цветы вянут в вазе, а юность – в противогазе…). И только после обеда ротный разрешил нашему взводу поспать 2 часа. И никакого роптания, ведь солдат, согласно Устава, «должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы».

В тему:

Сержант привел взвод на помощь городской телефонной станции, и дает команду:

-Так! Копать здесь, здесь и здесь! А я пока схожу узнаю, где надо…

Расскажу заодно о непременном армейском атрибуте, именуемом строевой смотр. В «учебке» у нас он был четыре раза. В назначенный день рота выстраивается на плацу, и у каждого курсанта проверяется наличие всего необходимого имущества: 2 иголки с нитками, ремень, шинель, бушлат, парадная форма, вещмешок и находящиеся в нём котелок-кружка-ложка, противогаз, чистота обмундирования и сапог, etc – в общем, всё. Разве что кальсоны и рубашку под гимнастеркой не смотрят. На одежде (шинель, парадная форма, шапка, вещмешок, etc) непременно должна быть бирка с указанием фамилии владельца. За отсутствие какой-либо «мелочи» взводные получали взбучку от ротного, а далее – по нисходящей: командиры взводов устраивали разнос командирам отделений, а те, в свою очередь, курсантам. Наш старшина роты на полном серьезе утверждал, что солдат всего лишь одним своим разгильдяйским поступком подрывает обороноспособность всех вооруженных сил СССР. И в подтверждение этому выстраивал следующую «логическую» цепочку: рядовой опоздал из увольнения – значит, небоеспособно всё отделение; небоеспособно отделение – небоеспособен взвод; взвод тянет за собой роту, та – батальон; батальон – полк; полк – дивизия; дивизия – округ; небоеспособный округ – кирдык всей Советской армии. Так что по такой логике отсутствие именной бирки на шапке солдата можно расценивать чуть ли не как измену Родине. Другой наш старшина частенько повторял свои излюбленные фразы: «Здоровый сон солдата – это ещё один удар по НАТО» и «Пьяный солдат страшней БТРа». Последнюю фразу, правда, изредка полушепотом уточнял: «А армии бьют не за то, что пьют, а за то, что не умеют пить».

Кушать сильно хочется

Первые полгода службы всегда хотелось кушать, и сильно. От подъема до отбоя в голове постоянно витала мысль о еде: любой, не обязательно калорийной и с разносолами. Лишь бы её было много, и чтоб она была хоть немножко вкусной. И подобная мысль одолевала всех нас, первогодок. Но особенно страдал от недоедания Эдик Глушко. Перловка вскоре всем нам так обрыдла, что половина кастрюли на каждом столе оставалась нетронутой. А Эдик её поглощал… Не знаю, с удовольствием или без, но три-четыре порции уминал в один присест. Иногда даже обращался к повару за добавкой. А тот реагировал по А.Твардовскому:

«Покосился повар: ничего себе едок – парень этот новый.

Ложку лишнюю кладет, молвит несердито:

Вам бы, знаете, во флот с вашим аппетитом».

За несколько месяцев до призыва в армию Эдик женился. И молодая жена пару раз в месяц приезжала к нему в Николаев из Тирасполя, и привозила огромные сумки с домашней снедью. Эдик щедро делился гостинцами с нами. Так что весь наш взвод всегда с нетерпением ждал очередного приезда возлюбленной Эдика.

В магазине при в/ч можно было купить одну-две булочки, или пачку печенья, вафель, да пакет молока или кефира. Вот только магазин тот работал по очень неудобному для курсантов графику, так что был доступен нам разве что в воскресенье. Да и с деньгами напряжёнка – довольствие рядового всего три рубля в месяц…

В солдатской столовой кормили однообразно: преобладала перловка, реже – гречка, изредка – просяная каша. Макароны по-флотски – раз в неделю, в среду на ужин (о, как мы ждали этот ужин!). Картошка пюре – обычно раз в день. Вот только к лету её запасы на складе совсем кончились, и пюре стали делать из сухого картофельного порошка. Какая гадость! Мясо (если им можно было назвать то, что попадало на солдатский стол) – раз в день. Два-три раза в неделю – рыба, и неизменно каждый день – селедка второй свежести; её запах привлекал всех мух в радиусе 150-200 метров. Если сложить в ряд эту съеденную мною за три года службы селедку, получится, наверное, не меньше километра.

Небольшое «лирическое» отступление: Спустя 30 лет после демобилизации из армии, в середине 90-х годов, во время командировки в шведский город Норчёпинг гостеприимные хозяева в качестве закуски подали на стол точно такого же вида селедку, и с точно таким же запахом… Я спонтанно вскочил из-за стола, замахал руками и громко произнес: нет, нет, нет! Только не это! Сопровождавший меня коллега – руководитель гидрометцентра Швеции – недоуменно спросил, почему я отказываюсь отведать шедевр их национальной кухни. Это же знаменитый шведский рыбный деликатес «сюрстремминг» – квашеная сельдь. На что я ему возразил: может, для шведов сюрстремминг – действительно истинное удовольствие, но я этого «деликатеса» за время службы в армии наелся на всю оставшуюся жизнь. И теперь один только её запах – более чем суровое испытание для меня. Так что извини, Йорген, и не агитируй меня: пробовать ваш хвалёный сюрстремминг не буду никогда! Даже под водочку! А шведы, оказывается, употребляют этот свой шедевр под молоко. Чудны дела твои, Господи…

А теперь снова продолжу рассказ о меню солдатской кухни. В воскресенье в обед – компот или кисель. Пять раз в год, по большим праздникам: Новый год, День Советской армии, День Победы, годовщина Великой Октябрьской социалистической революции и День части (мы его считали общим днем рождения) – к компоту прилагалась еще и сдобная булочка.

Так что не стоит удивляться, что самым желанным для всех нас на первом году службы был наряд на кухню. Не почетный пост у знамени полка, или же караул у продовольственного или вещевого склада, а наряд на кухню. Семь человек одновременно: четыре – в зале, два – в посудомойке, один – в помощь повару. Заведовал пищеблоком старшина сверхсрочник Грищенко. Гонял наряд в хвост и в гриву. Требовал безукоризненной чистоты в зале, в подсобных помещениях, особенно следил за чистотой посуды. Но всё это было терпимо. После ужина старшина Грищенко уходил домой, и кухонный наряд оставался без «цербера». Быстренько наводили марафет в зале и во всех помещениях пищеблока, в овощерезке всем нарядом чистили картошку на завтрак (а чистить надо было много, примерно на 350 едоков). К этому времени в полку уже был «отбой», и для наряда наступал кайф – повар готовил второй (ночной) ужин специально для нас. Жарил картошку и рыбу, по-особенному заваривал чай… Сытно покушав, наряд отправлялся в казарму немножко поспать, чтоб к шести утра снова быть в столовой. А вот повару не всегда удавалось поспать. Ну а мысли солдат насчет повара как нельзя лучше выразил А.Твардовский:

«Важно только, чтобы повар был бы повар – парень свой;

Чтобы числился недаром, чтоб подчас не спал ночей…»

А ещё вспоминаю редкие и потому особенно отрадные случаи, когда наш взвод

посылали куда-нибудь на авральную работу, где требовалась срочная помощь в даровой рабочей силе солдатиков. Если там, конечно, можно было поесть от пуза… Первый раз это случилось дней через 20-25 после начала службы. Наше отделение из 10 курсантов на хлебозаводе выгружало мешки с мукой. Разгрузив огромную фуру, присели отдохнуть до прибытия следующего рейса. Заводской работяга принес нам целый лоток кирпичиков серого хлеба, свеженького, горячего, прямо с печи. Измотанные тяжелой и в буквальном смысле пыльной работой, мы жадно принялись поглощать хлеб. В это время из цеха вышли две женщины и, увидев столь необычную трапезу, запричитали: ой, ребятушки, как же вы голодны! Не увлекайтесь черным хлебом, сейчас мы принесем вам более вкусненького. И вынесли два лотка, битком наполненные свеженькими булочками. Так что возвратились мы в подразделение хотя и усталые, но зато сытые и довольные.

Были, конечно, и неприятные моменты в плане «сытно и вволю покушать» при оказании шефской помощи. Расскажу об одном таком случае. Произошло это значительно позже, осенью 1965 года. К тому времени пошел уже третий год моей службы, служил в отдельном батальоне связи в поселке Беляевка Одесской области, в звании старший сержант и в должности заместитель командира взвода. Однажды утром получил от командира роты капитана Миланина А.Я. приказ: со своим взводом отправиться на день в N-ный колхоз в Татарбунарском районе на сбор винограда. Как с обедом? – спрашиваю. Не волнуйтесь, ответил капитан, колхоз покормит. Погрузились на военный грузовик, и отправились. Через полтора часа были на месте. Колхозный бригадир популярно объяснил задачу: каждому солдатику – один ряд виноградника; вот куча пустых ящиков, в которые и надо собирать гроздья; наполненный ящик нести к самосвалу и высыпать виноград прямо в кузов. Нагруженный доверху самосвал увозит виноград в винодельческий колхозный цех на переработку. Яснее ясного. Приступили к работе с превеликим удовольствием – ведь виноград сортовой, когда еще представится подобный случай полакомиться вволю такой вкуснятиной… Работали споро, самосвал еле-еле успевал вывозить собранный урожай. Ягоды, конечно, хороши. Но пришло время обеда, и солдатский организм «ненавязчиво» напоминает об этом. А со стороны колхоза не видно никакого шевеления в этом плане, да и бригадир давно уехал от нас по своим делам. В три часа пополудни объявляю своему взводу перерыв на отдых, а сам прошу водителя самосвала отвезти меня в колхозную контору. Председатель оказался на месте. «Когда солдатиков кормить будете?» – спрашиваю. А тот в ответ: «Мне об этом из райкома указаний не было. Небось, твои солдатики съели уже три центнера колхозного добра, так что с голоду не помрут. Иди, сержант, работай». Вот так облом! Так мне стало вдруг обидно – рассказать вам не могу. Ну да ладно, хозяин-барин… Возвращаюсь на плантацию, честно объясняю подчиненным ситуацию, и отдаю приказ: для колхоза уборку винограда прекратить; наполнить все имеющиеся ящики (их оказалось около 50 штук) самыми отборными гроздями для сослуживцев. Вскоре за нами из части прибыл грузовик, мы разместили по центру кузова в три яруса ящики с виноградом, сами кое-как уселись по бокам, и отбыли в часть. Десять дней наш батальон лакомился виноградом, а я еще месяц ощущал во рту горечь от председателя-жмота.

Тяжел ты, курс молодого бойца

Месяц до присяги – а её мы приняли 30 ноября – считался не настоящей службой, а «курсом молодого бойца». Пока не пройден этот самый «курс» и не принята присяга, солдату нельзя доверять оружие, значит, нельзя посылать его в караул и – не приведи, Господь – на боевое задание. Но с самого начала новобранцев посылают в наряд в столовую, на любые хозяйственные работы, доверяют стоять дневальным у тумбочки в роте. А вообще с первого дня службы солдат должен усвоить, что он, согласно уставу, «должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы».

Ох, как же трудно привыкать новобранцам к армейскому укладу жизни! С первого дня нас начали ~~учить~~ муштровать строиться в две шеренги и в колонну по четыре, стоять смирно, поворачиваться налево-направо-кругом, ходить строевым шагом, ползать по-пластунски, приветствовать командиров (от ефрейтора и выше…) и в общении с ними ограничиваться уставными краткими фразами: «так точно», «никак нет», «есть», «слушаюсь», «не могу знать», «виноват, исправлюсь», etc.

В тему:

Сержант инструктирует только что прибывших новобранцев:

-Язык дан военнослужащему для того, чтобы отвечать «Есть!», но не в смысле «кушать», а в смысле «Слушаюсь!».

Некоторые требования вызывали у нас недоумение. Например, когда рота подходит к столовой, сержант командует: «Справа в колонну по одному в столовую шагом марш!» И пока правая колонна заходит внутрь, все остальные шагают на месте. Войдя в столовую, солдат снимает пилотку и заправляет её за ремень. Наконец, все зашли в столовую, и подошли к своим столам. За один стол помещается 10 человек, по 5 с каждой стороны. По команде «Садись!» все садятся. «Начать прием пищи!» – командует сержант, и мы начинаем есть. После команды «Закончить прием пищи!» остаются 2 минуты для окончания завтрака/обеда/ужина. Затем снова команда «Выходи строиться!».

Зачем весь этот формализм? – недоумевали мы. Потому, что так записано в Уставе внутренней службы… Буквально в первую неделю службы мы поняли, что самое выигрышное место за столом – в центре: во-первых, до раздатчика недалеко, во-вторых, с этого места одинаково легко дотянуться до любой точки стола, чтобы взять свою порцию хлеба, масла, сахара, а также кружку с чаем или киселем.

Согласно Уставу внутренней службы, любой, даже самый маленький начальник, начиная от командира отделения и выше – вплоть до Главнокомандующего Вооруженными силами страны, имеет над рядовым солдатом почти неограниченную власть. Так что какой-нибудь ~~унтерпришибеев~~ ефрейтор-самодур запросто может сделать для подчиненного эти самые уставные «тяготы и лишения» невыносимыми. Ведь в уставе четко прописано: «Приказ начальника – закон для подчиненного. Приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок». Командир отделения, помкомвзвода, взводный могут вымещать свои амбиции, капризы, комплексы и дурное настроение на подчиненных, посылая их в наряды, заставляя чистить туалет, собирать окурки, топать на месте, вставать, ложиться, ползать, бегать. В общем:

Где нельзя найти виновных, там солдат по Уставу, безусловно, виноват.

И поплатится тем паче рядовой, если он рожден с горячей головой.

Правда, в нашем учебном полку связи прецедентов самодурства сержантов я не припомню, так как наш замкомвзвода – старший сержант Коршунов Валерий, и офицеры роты пресекали подобные «шалости» на корню. Сержанты просто недолюбливали нас, вчерашних студентов, о чём я упомянул в предыдущем разделе. Один такой сержант, проводивший в нашем взводе строевую подготовку на плацу, перед перерывом обычно давал команду «На месте шагом марш!» и, щеголем прохаживаясь вдоль строя, обязательно изрекал: «Это вам не математика, не физика и не лирика. В строю надо мозгами шевелить… Курсант такой-то, это вас в институте научили так ноги поднимать?..» Сейчас весело вспоминать, а тогда не до смеху было.

Впрочем, мы, курсанты, с сержантами жили ни хорошо, ни плохо. Придерживались правила одного из пушкинских героев: «От службы не бегай, на службу не нарывайся».

Куда более человечным, самым настоящим отцом для курсантов в первый год службы был сверхсрочник Кучеренко – старшина по званию и по должности нашей первой роты. Достаточно строгий и справедливый. Знал и понимал подноготную каждого из нас. От его внимательного и недремлющего ока не ускользала ни одна деталь нашего незамысловатого солдатского быта. Каждого из нас он, как говорится, нутром чувствовал, видел «насквозь», со всеми потрохами. Думаю, во многом благодаря старшине Кучеренко в нашей роте сержанты-командиры отделений не злоупотребляли своим служебным «начальствующим» положением. Правда, частенько после отбоя они собирались в ленинской комнате, с помощью самодельных кипятильников готовили чай, и, кайфуя, пили его с конфетами.

Мы же, первогодки, умаявшись за день строевой, физической и прочей подготовкой по программе «Курса молодого бойца», с нетерпением ожидали команды «Отбой!», чтобы беспробудно проспать всю ночь. Но не всегда это удавалось. После традиционного «послеотбойного» чаепития сержанты имели привычку пройтись вдоль кроватей своего подопечного отделения, проверяя, все ли курсанты подшили с вечера новые подворотнички, и начистили ли сапоги. И непременно выявляли одного-двух «разгильдяев» в каждом отделении, человек семь-восемь на роту. И вот часика в два ночи дежурный по роте сержант будил их, и поручал ту или иную хозяйственную работу в роте: надраить металлической стружкой пол в коридоре, ленинской комнате или в одном из учебных классов, затем намазать пол мастикой и натереть его до блеска суконкой от изношенной шинели. После чего проштрафившийся курсант в бытовке менял свой злополучный подворотничок, и отправлялся досыпать оставшийся час-полтора до подъема. Каюсь, я тоже попался однажды на этот «развод». Урок извлек до конца службы, и сейчас помню (свои «косяки» даже склероз не забывает).

Так что на первых порах службы не всё было легко и просто. Однако всех нас грели обычные для любого солдата мысли о бренности и скоротечности армейского бытия, и мы благополучно прошли «Курс молодого бойца». В самом начале рассказа я упоминал о Сергее Лопушанском, имевшем 2-х годичный курсантский опыт в военном училище, и ставшим для нас примером в начале службы. Он всегда нас подбадривал: «Не унывай, ребята! Перетерпим, перетрем!» Вот ещё один его «успокоительный» совет: «Привыкайте, что в армии круглое таскают, а квадратное катают».

Сейчас пришла пора рассказать еще об одном сослуживце – Коле Молчанове. Он был запевалой. Служивый люд знает, что ни одно занятие по строевой подготовке, а также еженедельный поход в баню (а в Николаеве она была одна на весь гарнизон, километрах в 5 от нашей части) не обходится без строевой песни. Да и в столовую трижды в день тоже шли непременно с песней. Коля Молчанов не только хорошо пел в строю, но и в любой ситуации развлекал нас шутками, прибаутками, поговорками. Мы его звали своим Васей Теркиным. «Впрочем, парень хоть куда. Парень в этом роде в каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе».

В первый месяц службы мы хорошо узнали всех своих сослуживцев, подружились друг с другом, вместе радовались и тужили, прикалывались друг над другом по любому поводу и вовсе без него – в общем, служили. Наличие земляков в армии – очень важный фактор. Земляки называли друг друга ласково – земеля.

Конец «учебки». Впереди – еще два года интересной и разнообразной службы. Судя по упитанному лицу, автору – Михаилу Борисовскому – всё же пошли впрок солдатские харчи.

Валера Кабак (слева) – «культорг» взвода в «учебке», организатор КВН. Сейчас Валерий Иванович Кабак – проректор Бельцкого государственного университета имени Алеку Руссо.

Вася Чеботарь (справа) – мой лучший друг в «учебке». С ним мы были единодушны во всём, делились самым сокровенным. Вспомним, друг, первый год нашей службы…

В будние дни с 18.30 до 19.45 (в 20.00 – ужин) у курсантов было «личное время», во время которого, прежде всего, подшивали новый подворотничок и чистили сапоги. Затем шли в ленкомнату почитать газеты, поиграть в шашки-шахматы-домино. Зачастую играли на «масло», и это мне нравилось. Ведь сливочное масло я с детства не люблю, так что легко расставался с ним при проигрыше; если же выигрывал, то менял на сахар. В «личное время» курсанты также писали письма. Кстати, о письмах. Домой писал скромно: жив, здоров, к армейским порядкам привык, кормят – нормально, но скучаю по домашней еде. О неприятностях и трудностях службы не писал, чтоб не волновать родителей. К тому же домой писал редко, раз в месяц, мама меня укоряла за это, я каждый раз извинялся, но исправляться и не думал… В письмах друзьям/студентам была совсем другая степень откровенности…

По воскресеньям, если взводу или отделению не выпадал наряд, свободного времени было побольше. В увольнение отпускать нас стали не скоро (почему – расскажу об этом чуточку попозже), а «официальная программа» выходного дня в части – вечерний киносеанс в клубе. Кстати, телевизора в роте, да и во всем полку не было. Поэтому не стоит удивляться, что в нашей учебной роте вскоре «проявился» еще один инициативный парень – Валера Кабак, вчерашний студент 2-го курса математического факультета Кишиневского университета. Он увлек всю роту игрой в КВН – кто участник, кто просто зритель. Замкомвзвода одобрил это начинание, и дело пошло. Валера сам писал сценарий игры, готовил вопросы для конкурсных блиц-заданий. Были они, разумеется, на армейскую тематику. Приведу, по памяти, кое-какие из них:

*Сколько яиц солдат может съесть натощак? (Одно, последующее уже не натощак).

* В каком году солдаты служат дольше обычного? (В високосном).

* Что может увидеть часовой закрытыми глазами? (Сон).

* Из какого полотна нельзя сделать портянки? (Из железнодорожного).

* Что должен сделать часовой, если ему на пилотку сядет воробей? (Проснуться).

* Каким женским именем называют солдата, который долго спит? (Соня).

Однако после двух воскресных соревнований повзводных команд КВН эту нашу забаву прикрыли. Почему? Угадайте из трех раз…

В тему:

Решили два солдата над прапорщиком подшутить. Подходят и спрашивают:
- Товарищ прапорщик, а что тяжелее – килограмм железа или килограмм ваты?
- Глупый вопрос! Конечно, килограмм железа!!!
- Неправильно! Одинаково...
- А вот я сейчас тебе дам по голове сначала килограммом ваты, а потом килограммом железа, и посмотрим...!!!

Песня морзянки

В предыдущих разделах я несколько раз неодобрительно высказался о сержантах, которые, как нам – новобранцам – казалось, излишне строго и придирчиво муштровали нас на первых порах, прививая азы армейской службы. Сейчас пришла пора похвалить тех же самых сержантов. И в этом нет никакого противоречия. Дело в том, что наши сержанты, они же командиры отделений во взводе, были с нами постоянно все 24 часа в сутки, не только от подъема до отбоя, но и ночью. Это были самые обыкновенные ребята, старше нас всего лишь на 2-3 года. Но для нас они были, что называется, «и швец, и жнец и на дуде игрец». Иными словами, мастера на все руки. Они проводили с нами утреннюю физзарядку сразу после подъема, следили за нашим внешним видом и выправкой, водили строем трижды в день в столовую, проводили с нами практические занятия по строевой и физической подготовке, ненавязчиво опекали нас в личное для солдата время, делали вечернюю поверку перед отбоем.

Но самое главное – эти же самые сержанты обучали нас профессии радиотелеграфиста: азбуке Морзе – приему на слух и работе на ключе; работе на телеграфных аппаратах; работе на радиостанциях. Обучали нас этой профессии очень старательно. Молодцы! Если гоняли нас в этом деле, или же были излишне придирчивыми – никаких обид или роптаний в курилке среди курсантов не было. Самые добрые мои слова в этом плане – Валерию Коршунову, старшему сержанту, заместителю командира нашего первого взвода.

Очередное занятие радиотелеграфистов по повышению скорости приема на слух.

При окончании «учебки» весь наш взвод, все до единого курсанта, соответствовали требованиям военного радиотелеграфиста 3-го класса: принимали на слух и передавали на ключе радиограммы смешанного текста со скоростью 60 знаков в минуту (12 групп). А начинали ведь с азов – отработка хватки ключа и движения кистью руки. Раз и раз-два-три–пауза… Встряхнуть кистью! Ст. сержант Валерий Коршунов постоянно ходит по классу, то и дело делая замечания: «Как держите ключ, курсант имярек!» И это не придирка! Ведь у каждого радиста неизбежно вырабатывается свой почерк, и если рука неправильно «поставлена» на тренировках, так и будешь потом коряво «стучать». А при неправильной работе кистью радист может и руку «сорвать», после чего её нужно несколько дней разминать, иначе будет совсем плохо с работой на ключе.

Говорят, что для радиста требуется особый слух, дескать, музыканты быстрее осваивают азбуку Морзе, чем «не музыканты». Не знаю. У меня слуха нет, но в «учебке» успешно справился с этим делом, сдал на 3-й класс, к концу армейской службы был уже радиотелеграфистом 1-го класса, уверенно, без ошибок, принимая на слух смешанный текст со скоростью 24-25 гр./мин., к тому же в условиях сильных помех. Поэтому могу уверенно сказать: морзянку легче выучить, чем, например, запомнить название печально известного вулкана «Остров горных ледников» – Эйяфьятлайокудль...

Успешному освоению профессии радиотелеграфиста способствовали не только мастерство обучавших нас сержантов, но и прекрасно оборудованные классы в нашем учебном полку связи. Да и учились мы этому делу непрерывно 11 месяцев по 4-6 часов ежедневно, за исключением нарядов, конечно. И учились охотно, всем курсантам практические занятия по приему-передаче нравились.

С удовольствием также изучали устройство и работу на ультракоротковолновых радиостанциях малой мощности Р-104М, Р-105Д, коротковолновых радиостанциях средней мощности Р-118, радиоприемники Р-154-2, Р-311. Занятия по «матчасти» с нами проводили, как правило, офицеры.

На начальном этапе обучения сержанты активно применяли систему словесного выражения кода Морзе, т.е. использовали «напевки» – это когда каждой букве и цифре соответствует свой напев. Например: буква М (- -) – ма-ма; О (- - -) – мо-ло-ко; Ф (. . _- .) – тё-ти-ка-ти; цифра 7 (_{- -} …) – дай-дай-за-ку-рить.

Когда освоили все буквы и цифры азбуки, начались тренировки непосредственной работы по приему на слух. Начинали со скорости скромных 8 знаков в минуту, а дошли вон аж куда! 60 знаков в минуту к моменту окончания «учебки» и 125 знаков в минуту на третьем году службы – это вам не хухры-мухры!

Ежедневные тренировки, тренировки, тренировки… Со временем пришел автоматизм. Принимаешь радиограмму со скоростью 80-90 зн./мин., а думаешь совсем о другом, и это тебе совершенно не мешает. И еще отстаешь в приеме на 3-5 знаков: т.е. записываешь на бланке принимаемый текст, держа в памяти эти 3-5 знаков.

До скорости 80 зн./мин. сокращений букв практически не применял, успевал все записывать пусть и не каллиграфическим почерком, но так, что принятый текст радиограммы мог прочитать другой человек, причем без ошибок и гаданий над моими знаками. Однако уже при скорости приема 80-130 зн./мин. без условных знаков не обойтись: пока будешь писать, скажем, букву Ж, проскочит, как минимум 4-5 знаков. Поэтому вместо Ж ставил галочку V, а вместо Щ – запятую. Кстати, эти сокращения активно использовал после армии при конспектировании лекций в институте, да и до сих пор иногда использую, когда надо быстро записать что-либо.

Михаил Борисовский в начале третьего года службы. Сержант, радиотелеграфист 2-го класса, командир отделения и начальник радиостанции средней мощности Р-118.

На втором году, когда служил уже в 275-м отдельном батальоне связи Одесского военного округа (в/ч 11882), появились датчики кода Морзе Р-010. Поэтому и я, и мои коллеги-сослуживцы повышением скорости передачи на ключе практически не занимались, уделяя всё внимание повышению скорости приема на слух. Работая в радиосети со своими товарищами Женей Грабовским и Толей Мартыновым, мы довели скорость приема-передачи при хорошей слышимости до 130-140 зн./мин. Я не случайно сделал оговорку о слышимости, так как скорость ведения радиообмена зависит не только от мастерства радистов, но и от слышимости. Бывают такие помехи, что особо не разгонишься, и каждый знак приходится принимать с большим трудом. Поэтому отрабатывали свое мастерство работы в эфире при искусственно созданных помехах – соотношение полезного сигнала и помехи 1:1. При радиообмене активно использовали не только официально принятые сокращения (например, РПТ АГН – «повторите всё сначала»; ЬЬЬ – «срочное сообщение»; ЩРО – «увеличьте мощность передатчика»; ЩРП – «уменьшите мощность передатчика»; ЩТЦ – имею для вас радиограмму»), но и жаргоном. Упаси Боже было услышать в свой адрес 99. Это число на языке радистов означает банальное «дурак» и соответствует тому, что партнер послал неумелого корреспондента по известному адресу…

Хотя иногда эмоции выражались и по иному, как это случилось с Женькой Грабовским во время последней тренировочной работы в эфире перед экзаменом в конце «учебки». Тренировка шла не в радиоклассе, а на радиостанциях средней мощности Р-118, удаленных друг от друга на расстояние порядка 50 км. Да и условия задачи были посложнее, чем обычно. Женька, выполняя роль головного, перед самым выходом в эфир получил от ротного вводную: установить связь с корреспондентом, перейти с ним на другие частоты (к тому же разнесенные, когда передатчик и приемник работают на разных частотах), передать радиограмму из 200 групп смешанного текста, затем снова перейти в другой режим работы и телеграфным аппаратом передать ещё одну довольно длинную депешу-«портянку». И всё это выполнить за определенное время. Его партнер, такой же курсант, на каком-то этапе замешкался, «поплыл» и всё пошло наперекосяк. Женька срывает с себя наушники, вскакивает из-за столика и, стуча кулаком по металлическому корпусу внушительного радиоприемника Р-154-2, громко и остервенело кричит: «Что ты делаешь, чабан!!!», смачно добавляя по-русски и по-молдавски «для связки слов» целую тираду непечатных фразеологизмов. И смех, и грех! Присутствовавший при этом командир роты, на удивление, остался абсолютно спокойным. Когда стих смех и все успокоились, капитан Мальцев напомнил курсанту Грабовскому слова полководца А.В.Суворова: «Тяжело в ученьи – легко в бою».

УКВ радиостанция средней мощности Р122М2 на ЗИЛ-157.

В реальном бою, слава Богу, бывать не довелось, но с Женей Грабовским, ставшим моим лучшим другом на втором и третьем годах службы, всю последующую службу (а это 665 дней!) шли, что называется, «ноздря в ноздрю»: служили вместе в одной роте, были начальниками радиостанций средней мощности, командирами отделений в одном и том же взводе; звания младшего сержанта, сержанта и старшего сержанта нам присваивали одновременно; вместе успешно сдали испытания на 2-й и 1-й класс радиотелеграфиста; одной командой участвовали в соревнованиях по радиоспорту в Одесском военном округе; вместе учились на 3-х месячных курсах офицеров запаса; да и демобилизовались в один и тот же день.

Культполитпросвет

Заканчивался курс молодого бойца, дело двигалось к принятию присяги. На политзанятиях её заставляли выучить наизусть. Но с принятием присяги политзанятия и политинформации не закончились. Это сейчас политинформация кажется никому не нужной затеей, ведь всё доступно с помощью Интернета. А в то время подобная информация была весьма актуальна, тем более, что вся служба в Советской армии была насквозь пропитана духом политики и идеологии. В 60-х годах, в период моей службы, вторым человеком в армии после министра обороны маршала Р.Я.Малиновского был начальник Главного политического управления Советской армии и ВМФ генерал А.А.Епишев. В каждой воинской части непременно был замполит. В нашей учебной роте заместитель по партийно‑политической работе был даже у ротного.

По объему отведенного времени в учебном процессе на первом месте было, разумеется, освоение профессии радиотелеграфиста. А второе-третье место в учебной программе «по-братски» делили строевая и политическая подготовки.

Очередное политзанятие.

Политзанятия вместе с регулярными политинформациями должны были «максимально поднять и сделать несокрушимым боевой дух личного состава». Правда, в реальности все происходило не так гладко. И для курсантов во время политзанятий была одна задача – борьба со сном.

Выше я уже описал казусный эпизод о «среднем количестве рулонов туалетной бумаги на одного человека в год». Но тогда оконфузился сержант, подготовивший свой материал для политинформации из передовой статьи газеты «Правда». Ему простительно, он – простой парень со средним образованием. В более неловкое положение попал замполит полка в конце моего первого года службы. А он – не сержант, а подполковник! Эту историю я изложил отдельно, повторять здесь не буду, желающие могут прочитать её по ссылке http://borisovskij.blogspot.com/2013/02/blog-post_3812.html

По моему мнению, большинство замполитов рот, батальонов и полков, с которыми мне довелось так или иначе соприкоснуться за три года службы в армии, мало соответствовали объективным требованиям той работы, которой они занимались. И дело не в том, что у них не было элементарных знаний педагогики и психологии, навыков активной работы со слушателями. Беда в том, что они были дремучи в теории и практике той самой науки, которую пытались насаждать нам, военнослужащим. Даже элементарную информацию о международной обстановке в мире или «очередных» достижениях СССР и стран социализма они умудрялись доносить так, что большинство из нас засыпали уже в первые пять минут после начала занятий.

Казалось бы, армейские политработники призваны вести активную воспитательную работу среди личного состава доходчиво, просто – в общем, так, чтоб их могли понять все: и солдаты с начальным образованием, и вчерашние студенты, и выпускники ВУЗов. А в реальности же в большинстве случаев «комиссары» терпеть не могли личный состав своей воинской части и всеми силами старались свести неминуемое общение с солдатами к минимуму. Поэтому не только сержанты, но и политработники недолюбливали нас, вчерашних студентов. Ведь наши пытливые головы были «заточены» не на механическое запоминание изучаемого материала, а на его творческое восприятие.

Это небольшое «теоретическое» отступление проиллюстрирую конкретным примером. Идет очередное занятие в рамках «Курса молодого бойца» по подготовке к принятию присяги. Проводит замполит роты. Изучаем Устав внутренней службы. Старший лейтенант с особым рвением вдалбливает нам ключевой тезис: «Приказ начальника – закон для подчиненного. Приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок». Курсант Виктор Заремба, острый на язык парень, просит замполита уточнить: «Какой приказ?» Тот отвечает: «Любой!». «А если, – не унимается Виктор, – командир прикажет поцеловать его в зад?» – «Значит, сначала вы должны поцеловать его в зад, а потом подать жалобу вышестоящему командиру» – бодро отчеканил наш наставник. В поддержку Виктору подключаюсь я, и на своем примере получения 2-х нарядов вне очереди на 7-й день службы, спрашиваю о правомочности наказания. Ведь приказ дежурного по части я, по сути, исполнил, хотя и несколько «творчески». К тому же, в первые дни службы мы еще не успели выучить этот самый Устав. Можно ли обжаловать наказание? Замполит, с легкой усмешкой на лице слушавший мой риторический вопрос, пару раз почесал затылок и выдал: «Можно, но только на причину, а не на строгость. А вообще, курсант, я вам советую впредь предохраняться». Ей-богу, в тот момент мне очень хотелось сказать этому политработничку какую-нибудь дерзость типа: «Посоветуйте лучше своему отцу, чтоб он впредь предохранялся. И тогда хоть на одного ~~мудака~~ ~~кретина~~ дуралея в армии станет меньше». Но сработал внутренний тормоз: Стой, солдат! Придержи свои нервы, зубы стисни и глубже дыши. Ты не первый и не последний, все служили и ты служи.

Пожалуй, за мою службу редким исключением были два политработника (майор и подполковник), проводившие с нами занятия на 3-х месячных курсах офицеров запаса на базе Тираспольской танковой дивизии, осенью 1965 года. Они блестяще владели материалом, великолепно ориентировались как в военно‑политических взаимоотношениях между военными блоками НАТО и Варшавского договора, но и в международной ситуации в мире. По уровню подготовки, и по методике проведения занятий они напоминали преподавателей ВУЗов, или же наших лекторов ЦК Компартии Латвии Сурена Гаспаряна и Маврика Вульфсона, лекции которых я имел честь многократно слушать в Риге в 70-80-х годах.

Так вот, упомянутые политработники из танковой дивизии на занятиях с нами, тридцатью сержантами из разных в/ч Одесского военного округа, всегда добавляли немного юмора. В итоге каждое занятие проходило на веселой ноте, с самоиронией. Это помогало нашим преподавателям разрядить серьезную учебную обстановку и взбодрить засыпающих слушателей. При таком подходе хорошо запоминаются не только эти забавные моменты, но и сам предмет изучения. Приведу некоторые услышанные тогда афоризмы, тщательно законспектированные в 96-листовую общую тетрадь в клеточку, бережно хранимую до сих пор в домашнем загашнике:

*Запомните, товарищи будущие офицеры запаса: чтобы ничего не делать, надо уметь делать всё.

*Офицер в любом звании должен уметь говорить долго и умно, пока его не остановит вышестоящий начальник.

А вот несколько юмористических профессиональных требований к офицерам:

*Лейтенант – должен всё знать и хотеть работать.

*Старший лейтенант – должен уметь работать самостоятельно.

*Капитан – должен уметь организовать работу.

*Майор – должен знать, где и что делается.

*Подполковник – должен уметь доложить, где и что делается.

*Полковник – должен самостоятельно находить то место в бумагах, где ему необходимо расписаться.

*Генерал – должен самостоятельно расписаться там, где ему укажут.

Старики были, дедовщины – нет

Допускаю, что читателям, помладше автора, покажется странным, но во время моей службы в Советской армии и в помине не было пресловутой «дедовщины». В чём причины этого беспредела?

Юрий Поляков, писатель.

Современный российский писатель, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков в повести «Сто дней до дембеля» высказывает предположение, что дедовщина началась после сокращения сроков службы в 1967 году до 2-х лет. Будто бы логично: вы служите три года, а новые призывы – только два! Вот «трехлетки» и стали срывать зло на «двухлетках». А дальше – цепная реакция, достигшая апогея и, словно СПИД, поразившая армию во время горбачевской «катастройки».

В период моей службы командиры любого ранга, от ефрейтора до полковника, обращались к нам исключительно на «вы». Не помню ни одного случая, ни в нашем взводе, ни в нашей роте, ни в полку, чтобы старослужащие в чем-то ущемляли или обижали новобранцев. Хотя, пожалуй, я несколько слукавил. Было дело: рядовой из хозвзвода, водитель, в бане предложил одному нашему сослуживцу-новобранцу поменяться сапогами. Просьбу свою он мотивировал тем, что через пару недель его демобилизуют, и ему хотелось бы прибыть домой со службы в новеньких сапогах. Но наш курсант оказался не робкого десятка, и доложил об этом старшине роты. В общем, старика-водителя демобилизовали 31 декабря, в 12 часов дня. Хорошо еще, что не ночи…

Не припомню также ни одного случая, чтобы военнослужащих срочной службы направляли, образно говоря, «строить генеральские дачи».

Пора продолжить рассказ о стариках и дедах. Стариками в армии испокон веков именовали военнослужащих последнего года службы. В ту пору, о которой я рассказываю, в отличие от нынешних времён, призыв в армию был один раз в год. По многолетней традиции, министр обороны издавал приказ об очередном призыве и демобилизации 3 сентября, в тот же день поздно вечером, в последнем выпуске новостей, объявляли об этом по радио. Спустя несколько дней текст приказа поступал во все воинские части и его торжественно зачитывали перед строем.

Так что военнослужащие третьего года службы с нетерпением ждали приказа МО о демобилизации. Вечером 3 сентября офицер – дежурный по части – «закрывал глаза» на то, что после отбоя никто из стариков не ложился спать. Более того, по многолетней традиции, стариков в этот день не посылали в наряды. Все они после отбоя собирались в ленкомнате или в радиоузле части, чтобы первыми услышать долгожданный приказ.

А конкретные сроки демобилизации отслуживших свой срок военнослужащих устанавливал командир части. Обычно первыми демобилизовывали отличников боевой и политической подготовки, и делали это накануне годовщины Октябрьской революции. А нерадивым и, тем более, злостным нарушителям воинской дисциплины могли оттянуть срок демобилизации до конца декабря. И только когда последний военнослужащий третьего года службы уезжал домой, военнослужащие, перешедшие на третий год службы, согласно негласным правилам, получали право именоваться стариками. Это было, скорее, почетное звание, так как никаких официальных преимуществ старики не имели ни в нарядах, ни за общим столом в столовой, ни в бане. Разве что в курилке их мнение считалось более «авторитетным», да к своим сослуживцам-одногодкам они обращались уважительно: «Как дела, старик? Что пишут из дому, старик? Дай прикурить, старик!». Могли обратиться к молодым солдатам с просьбой угостить старика сигаретой. Но вот чтобы превратить подобную просьбу в требование, тем более, в приказной форме – это уже расценивалось как беспредел, чреватый пагубными последствиями для самого старика.

В тему:

Царская армия, сидит седой бородатый мужик, курит… Подходит второй, такой же:

-Слышь, старик, дай табачку покурить…

-А ты который годок служишь?

-Дык, двадцать первый уже пошел…

-Пошел вон, салага!!!

В последний год службы каждый старик непременно носил при себе (в кармане гимнастерки, вместе с военным и комсомольским билетами) небольшой календарь. В нем старательно, крест-накрест, зачеркивался каждый прожитый день, а закончившийся месяц брался в рамку. В общем, миру – мир! Солдату – Дембель!

Мои армейские друзья, с которыми прошли второй и третий годы службы. Слева – Толик Мартынов, справа – Женька Грабовский. Апрель 1966 г., в/ч 11882, п. Беляевка.

Мой армейский друг Толик Мартынов. Снимок сделан в январе 1966 года на фоне кузова ЗИЛ-130, в котором размещена радиостанция средней мощности Р-118. Не удивляйтесь камуфляжу: с Толиком всё в порядке, он сержант, командир отделения, начальник радиостанции. Мы работали сокращенными экипажами, и не гнушались никакой грязной работы. А подпись на обороте фоте пессимистична: меня, как студента, демобилизовали «досрочно» 26 августа, а Толика – 5 ноября.

Военные узники

Месяца за три до окончания «учебки» прибыл в нашу роту новый офицер на должность замкомроты по технике. Старший лейтенант, лет 26-27, холост, после окончания военного училища служил в дальнем гарнизоне Уральского военного округа, и вот оттуда его направили в более цивильный Николаев, чему он был несказанно рад. Спустя пару недель прибыл ж.д. контейнер с его домашним скарбом, и старлей-новичок попросил у ротного 5-6 курсантов помочь ему разгрузить и перенести в квартиру вещи. Ротный, в свою очередь, согласовал этот вопрос с комполка, и позволил отвлечь солдат… В числе добровольцев-помощников оказался и я. Предоставили нашему старшему лейтенанту обшарпанную комнату квадратов 20-25 в коммунальной квартире; зато в центре города. Помогли: перетащили на 3-й этаж, собрали, расставили по местам. За это время соседки по квартире быстренько сварганили нам перекус: картошка молоденькая, салат из свежих помидор-огурцов, батон любительской колбасы. Без вина и пива – ни-ни… Старлей тоже перекусывает с нами. Разговорились, и мы интересуемся: видели у вас много книг, в том числе две связки с учебниками по высшей математике и физике. Учитесь заочно? Да нет, отвечает, и поделился о сокровенном – поступить в военную академию. «Видите на моем кителе значок ВУ?» – спрашивает у нас. Да, говорим, это подтверждает, что вы окончили военное училище. А он, со смехом: ВУ – это военный узник. В ту пору большинство офицеров заканчивали только средние военные училища, а это потолок в карьере – капитан, и если очень повезет – майор. Но какой же военный не мечтает быть генералом? Вот честолюбивые офицеры младшего командного состава и стремились поступить в академию. Но абы кого туда не принимали. Надо было иметь соответствующий послужной список, и отличную характеристику от командира части. Разумеется, вступительные экзамены успешно сдать, конкурс в те времена был приличный.

Позже мне довелось повстречаться, правда, мельком, с одним лейтенантом, к которому термин «военный узник» можно применить без кавычек. Произошло это во время обучения на упомянутых выше курсах офицеров запаса, проходивших на базе танковой дивизии в Тирасполе. Дивизия эта была кадрированной, т.е. военнослужащих срочной службы там – раз-два и обчелся, а офицеров – полный штат (есть такая армейская прибаутка: нам не страшен серый волк – мы кадрированный полк). Вот младшим офицерам дивизии и приходилось вкалывать по полной программе. Надо, прежде всего, технику поддерживать в постоянной боеготовности, а танки – это вам не фунт изюма! Им смазку менять надо дважды в год, систематически прогревать двигатели, небольшой пробег совершать, после чего вычистить от грязи… И ко всему прочему – ходить в наряды, в том числе хозяйственные. При нас лейтенанты и старшие лейтенанты целый день перебирали мокрую и гнилую картошку на продовольственном складе дивизии. В общем, не позавидуешь! Вот в такой «переплет», как кур в общип, и попал лейтенант, о котором идет речь. В танковую дивизию он прибыл тремя месяцами раньше нас, сразу после окончания танкового училища. И такой облом… В итоге сломался 22-х летний парнишка. Несколько раз подавал рапорт о переводе в другую часть – безрезультатно. Отчаявшись, написал рапорт об увольнении из армии – куда там… Забудь думать об этом. И тогда он проявил солдатскую смекалку. Купил у какого-то молдаванина в окрестностях Тирасполя ослика, и каждое утро, надев парадный офицерский мундир, садился на ослика верхом и через весь город следовал на службу. А вечером обратно. Естественно, уже на третий день необычное зрелище сопровождала целая толпа зевак. На четвертый день командира дивизии вызвали в горком партии: надо же разобраться, почему дискредитируется советская армия… На седьмой день горемыку лейтенанта выгнали со службы насовсем.

Дежурства, наряды, караулы

Военнослужащие срочной службы регулярно ходят в наряды: дежурство по роте, на КПП, на кухню, а также в караул. К слову, наряды вне очереди не относятся к дежурству по роте, на КПП, и к несению караульной службы.

О самом любимом наряде для новобранцев – на кухню – рассказал выше, повторяться не буду. Несколько слов скажу о самом необременительном наряде – дежурстве по роте внутри казармы. В этот наряд нас стали направлять ещё в карантине (впрочем, как и на кухню). В наряд по роте заступают 3 человека: дежурный сержант и два дневальных (из рядовых). Обязанность дневальных – постоянно стоять на посту около оружейной комнаты, рядом с которой всегда стоит тумбочка с телефоном. В начале и в конце наряда принимается/сдается новому дежурному содержимое оружейной комнаты, и особо тщательно пересчитывается количество автоматов. А в процессе дежурства главная обязанность дневального – стоять у тумбочки и вовремя подать утром команду «Подъем!».

Так вот, большинство армейских анекдотов существует именно о дневальном по роте. Притом все они имеют вполне реальную основу. Вот и в нашей «учебке» не обошлось без анекдотичных ситуаций. Буквально в первое дежурство сержант говорит дневальному:

-Если меня будут спрашивать, я у ротного.

-А если спросит ротный?

В тему:

Дневальный по роте Маслов сидит на тумбочке и увлеченно читает повесть в журнале «Юность». В расположение роты заходит комбат, и, не услышал команды дневального, подходит к нему:

-Вы дневальный?

-Я, – не поднимая головы, отвечает Маслов, и продолжает читать.

-Хорошо устроились, товарищ курсант!

-А вы кто? – спрашивает, всё так же не отрываясь от чтения, наш Маслов.

-Командир батальона!

-Тоже неплохо устроились!

Наряд на дежурство на КПП также не воспринимается как наказание, что вполне логично: за смену хоть чуточку посмотришь на находящийся за высоким забором части свободный гражданский мир, ведь в увольнение ой как не скоро отпустят. С новобранцами и здесь постоянно случаются комичные ситуации. Вот одна из них. Дежурный по части капитан Некрасов возвратился на КПП из столовой, где он снимал пробу обеда, и спрашивает курсанта Николаенко, никто ли не выходил за пределы части в период его отсутствия.

-Никак нет, товарищ капитан! Только машина выехала.

-Какая?

-Зеленая.

-Знаю, что зеленая. Номер какой, спрашиваю?

-Белый.

Хозяйственный наряд на кухню, равно как и дежурство дневальным по роте или же «смотрителем» и открывателем/закрывателем ворот на КПП – это еще не настоящая воинская служба. И то, что отправляют в эти наряды солдат с первых дней службы, подтверждает сказанное. Совсем иное дело – несение караула. Караул предназначен для охраны важных объектов: знамени части, военной техники, складов оружия, продовольственных и материальных складов, etc. Во время службы в учебном полку связи нам, курсантам, доводилось также эпизодически нести караульную службу в штабе дивизии.

Караул – это абсолютно серьезное мужское дело, самая что ни на есть настоящая вооруженная защита Родины. Не зря в армии говорят, что не прошедший «через караул» солдат и солдатом‑то считаться может с натяжкой! Караульную службу солдаты могут нести только после принятия Присяги. Первому заступлению в караул предшествуют несколько недель тренировок, изучения текста Устава караульной службы и четкой, до автоматизма отработки действий в той или иной штатной и нештатной ситуации.

В тему:

Идут занятия по уставу караульной службы.

- Курсант Бондаренко! Вы стоите на посту и замечаете, что к вам подползает человек. Ваши действия?

- Отведу нашего начальника штаба домой.

Караульный – лицо неприкосновенное, в случае опасности для охраняемого объекта или угрозы жизни он может применить оружие. Ведь караульному доверен автомат, и полный боекомплект – два магазина (60 штук) патронов (мой автомат висит на мне, кинжал огромный на ремне). Часовой не будет наказан, даже если подстрелит нарушителя охраняемой зоны. Вот почему в караул назначаются самые стойкие и проверенные ребята, которых на посту периодически проверяют не только начальник караула и разводящий, но и дежурный по части.

За три года мне довелось нести караульную службу в различных ипостасях: на посту у знамени части, охранять парк военной техники, материальный и продовольственный склады, быть разводящим и начальником караула. Поэтому на собственном опыте могу сказать: сознание того, что тебе доверено боевое оружие и полный боекомплект, многого стоит.

Несмотря на всю серьезность караульной службы, в ней также случаются свои приколы и смешные ситуации, а также имеется немало солдатских баек на этот счет. Вот и в нашей «учебке» было несколько анекдотичных историй, о которых хочу поведать. Не какой-то вымышленный Пупкин, а самый что ни на есть всамделишный курсант нашей роты Иона Бордеяну, неся караул у продовольственного склада, бдительно окрикнул: «Стой! Кто идет?» Услышав в ответ: «Старшина Паскаль, начальник продсклада», он спросил: «Пароль знаете?» и, услышав ответ «Знаю», сказал: «Проходите, товарищ старшина!»

В тему:

Генерал заходит в арсенал и видит, что караульный стоит, небрежно опершись на автомат, и не обращает на него ни малейшего внимания.

- Да ты знаешь, кто я?!! - грозно спрашивает генерал.

Караульный лениво поворачивает голову и кричит внутрь помещения:

- Товарищ сержант, тут явился какой-то старикашка, позабывший уже кто он такой.

Смех смехом, но вовсе не смешная история случилась с моим сослуживцем по взводу в третий месяц «учебки». В одно из воскресений мы несли караульную службу в штабе 92-й мотострелковой учебной дивизии. Один из постов был в коридоре на втором этаже здания, где находились кабинеты командиров. Заступивший на пост курсант (такта ради не буду называть его фамилию) зашел в кабинет командующего, снял сапоги, расстелил портянки на ковре на полу, положил рядом автомат, а сам прилег на широкий кожаный диван. И уснул крепким сном… И надо же такому случиться: в штаб по каким-то неведомым делам приехал командир дивизии, генерал-майор N. Поднимается на этаж, заходит в свой кабинет и… видит чудную «картину маслом». Думаю, нет нужды рассказывать о том, что случилось дальше – искушенный в армейских делах читатель наверняка и сам догадался. Курсанту – 10 суток гауптвахты, начальник караула – понижен в звании (из старшего превратился просто в сержанта). Но это ещё не всё! Нашему проштрафившемуся взводу, «запятнавшему честь всего учебного полка», в виде коллективного наказания был нанесен «удар ниже пояса»: вместо обещанного первого с начала службы увольнения в город 23 февраля (День Советской армии) нам его перенесли на 9 мая (День Победы). Один за всех и все за одного… Вот такой познавательный урок мы получили.

Укоряли ли мы своего сослуживца за этот проступок? – спросите вы. Нисколечко. Скорее, наоборот, сочувствовали. Ведь этот трагикомический случай обернулся для него десятью сутками гауптвахты. И уж тем более, не обиделись на строгого комдива. Генерал прошел всю войну, от «звонка до звонка», закончил её в звании полковника. Он в отцы годился всем нам. Да и вообще в ту пору для рядовых военнослужащих любой генерал был идолом. Тогда ещё, в отличие от нынешних времён, в армии к генералам относились с благоговением, с пиететом.

Генерал стоит над нами, – оробеть при нем не грех –

Он не только что чинами, боевыми орденами, он годами старше всех.

Ты, обжегшись кашей, плакал, ты пешком ходил под стол,

Он тогда уж был воякой, он ходил в атаку, взвод, а то и роту вел.

К слову, за всё время службы мне лично лишь один раз довелось повстречаться, да и то мельком, с генералом: начальник войск связи Одесского военного округа генерал-майор В.Я.Чуйский собственноручно вручил мне несессер.

Самые добрые мои слова об армейских командирах заслуживает, прежде всего, майор Печерский И.Г. – начальник штаба, затем командир 275-го отдельного батальона связи (в/ч 11882). Он лично сам в качестве «покупателя» приехал в учебный полк связи и отобрал шестерых курсантов, только что окончивших «учебку», для продолжения службы в его батальоне. Среди них оказался и я. Последующие два года служил под его началом. Илларион Гаврилович был строгим, и вместе с тем справедливым, объективным командиром, глубоко порядочным и добрым человеком. Когда я слышу песню «Батяня комбат» в исполнении группы «Любэ», сразу вспоминаю своего комбата.

В 3-м ряду 4-й слева – Илларион Гаврилович Печерский, командир 275-го отдельного батальона связи (в/ч 11882), под началом которого прошли второй и третий годы моей службы. Снимок сделан в 1967 году на совещании командиров частей и служащих войск связи Одесского военного округа. К тому времени И.Г.Печерский стал уже подполковником. В первом ряду 6-й слева – начальник войск связи округа генерал-майор В.Я.Чуйский.

Вместо эпилога

Вот закончил набирать весь этот разнообразный материал о своей армейской службе – и подумал: «А кому это нужно?» Найдется ли хоть небольшое количество читателей, которые, привлеченные интригующим названием, осилят этот «опус» до конца?.. Впрочем, очень хотелось бы, чтоб этот материал смогли прочитать мои сослуживцы, с одними из которых я расстался осенью 1964 года, а с другими – осенью 1966… А, может, уже не они, а их любознательные дети и даже внуки, пользующиеся услугами Интернета… Однако, не буду повторяться, все эти «лирические отступления» я уже изложил в Предисловии…

P.S. Свои армейские воспоминания автор «сдобрил» отрывками из поэмы А.Твардовского «Василий Теркин». Уж очень они показались созвучными.

Истории Михаила Борисовского

суббота, 6 апреля 2013 г.

Армейские зарисовки

1 комментарий:

суббота, 6 апреля 2013 г.

Армейские зарисовки

1 комментарий:

суббота, 6 апреля 2013 г.