Как у людей отнимали веру

«Единственное  сокровище верующего человека – это его память, лишь в ней – его богатство или бедность» – Адам Смит, философ-этик.

Расскажу об одном событии, свидетелем которого довелось быть. Мне в ту пору было всего лишь пять с половиной лет, но запомнилось оно яркими переживаниями и впечатлениями. Речь пойдет о том, как на моей малой Родине – в селе Розальевка Котовского района Одесской области – закрывали церковь.

В конце 40-х – начале 50-х годов прошлого века это было заурядное по украинским меркам село с числом  дворов порядка 300.  Издревле, ещё с середины 19-го века, в селе была церковь. В ней совершались богослужения, венчания,  крещения новорожденных и отпевания усопших. В ней, кстати, меня крестили в полуторамесячном возрасте. Во время Великой Отечественной войны, несмотря на оккупацию румынскими войсками, церковь была действующей и утешала людей в их горе, спасала души. В первые послевоенные годы по воскресным дням церковь всегда была переполнена молящимся народом, особенно женщинами, потерявшими близких: мужей, сыновей, кормильцев, да и просто ис­страдавшимися от непомерно тяжелой жизни в те годы.

Как известно, во время той войны советское правительство, чтобы поднять патриотизм населения, пошло в  вопросах религии на определенные уступки – прекратилось преследование священников и верующих, перестали закрывать оставшиеся церкви и иногда даже разрешали открывать закрытые раньше. Но такое  либеральное отношение к церкви продолжалось недолго. С 1949 года началась новая богоборческая волна, направленная на массовое закрытие церковных общин и ликвидацию церквей.  Власть имущие, не считаясь с интересами и желаниями населения, забирали у людей то немногое, что оставалось в их сердцах – веру.

Вот как это происходило в моем родном селе. Агитаторы – это были в основном молодые учителя местной семилетней школы – весной 1949  года обошли каждый двор и предлагали согласиться закрыть церковь. Но большинство сельчан возражали против этого. Тем не менее, был подготовлен протокол якобы состоявшегося общего собрания жителей села, в котором было написано, что они единогласно отказываются от церкви. Протокол этот, несмотря на протесты верующих, председатель сельсовета утвердил и направил районным властям «для получения дальнейших указаний». Вскоре с райцентра пришло постановление о снятии с регистрации церковной общины и передаче церковного здания колхозу «под клуб». 

Сама ликвидация церкви произошла в один из дней в середине лета. И производилась под охраной участкового милиционера, председателя сельсовета и колхозного парторга. Местные жители категорически отказались участвовать в этом деле, несмотря на посулы председателя колхоза выписать за «работу»  по пять трудодней. Поэтому для разрушения церкви привезли бригаду механизаторов из районной машинно-тракторной станции (МТС, как её называли сокращенно). Председатель колхоза устроил пришлым работягам щедрый обед с выпивкой и оплатил каждому из колхозной кассы по 5 рублей за час. По тем временам это были весьма приличные деньги – рядовые колхозники в лучшем случае получали по 80-90 копеек за каждую «палочку»-трудодень…

Все жители села накануне и в тот день были возбуждены и открыто негодовали. Вместе с другими мальчишками я пошел смотреть на необычное зрелище. Хотя это был рабочий день, у церкви собрались почти все жители – и стар, и млад. Нас, пацанов, взрослые пытались прогнать. Мне моя бабушка так прямо и сказала: ступай домой, нечего смотреть на эту нехристь, Бог его накажет… Под нехристью имелся в виду тот мужчина, что вылез на крышу, а затем взобрался на купол церкви и топором срубил крест. Кстати, спустя пару лет по селу прошел слух, что того работягу разбил паралич.

А разгромом церкви занималась изрядно захмелевшая бригада механизаторов МТС. Они вынесли из церкви и погрузили на подводы иконы, хоругви, утварь, колокол. Ризы, полотна, свечи, масло и другие материальные ценности просто были расхищены «героями» закрытия церкви.

Старушки плакали, со всех сторон слышалось: «шоб вам руки вiдсохли». Старики стояли молча, некоторые поначалу пытались препятствовать выносу имущества из церкви. Но участковый милиционер проявил завидную прыть, даже кобуру для устрашения расстегнул, местных внутрь церкви не пускал и всячески оскорблял верующих.

Батюшка прискорбно стоял в сторонке и со слезами на глазах молился. Затем подошел к селянам и обратился к ним. Всех его слов я, конечно, не помню, но смысл их был примерно таким: надо крепиться и не бояться, молиться, просить у Господа укрепления, ибо Господь своих не оставит.

Спустя пару месяцев, уже осенью, дальнейшим приспособлением церковного здания в клуб занялись колхозные столяра-плотники. Под новый, 1950 год, в клубе устроили первое мероприятие – новогоднюю ёлку для школьников. Но настоящим «культурным центром» клуб в бывшем церковном здании так и не стал. Взрослые жители упорно игнорировали посещение этого заведения, даже колхозные собрания постоянно срывались из-за отсутствия кворума. Киномеханик районной кинопередвижки всё удивлялся, что в нашем селе даже на самые интересные фильмы приходят не больше 10-15 зрителей. Библиотека и та не прижилась в клубе – заведующая жаловалась, что ей постоянно что-то мешало: то ли казалось, то ли виделось, то ли слышалось нечто. Пришлось перенести библиотеку в здание сельсовета. Ну а здание клуба в середине 60-х годов в одночасье снёс студенческий стройотряд одесского политехнического института, а новое здание для него студенты возвели в стороне от прежнего. Подальше от греха.
И, в заключение, стихотворение в тему, автор – Евгений Лукин:
– О, что это за милое дитя,
коленопреклонённое во храме?
– Да то же, что десяток лет спустя
тот самый храм кромсало тракторами.
– А это, что плюёт в иконостас,
а образа взирают темнолицо?
– Да то же, блин, что требует сейчас
стереть плевки и вместе помолиться.
– А ты-то, ты! Твоё-то где мурло
среди бесценных фотодокументов?
– Да как-то в головёнку не взбрело –
ни храмов не ломал, ни монументов.