Вiдповiдь свидомому краянину

В своей предыдущей зарисовке из цикла «Преподаватели ОГМИ – наши кумиры» о заведующем кафедрой математики, профессоре М.А.Рутмане я вскользь упомянул, что в нашем институте преподаватели никогда не ставили языковый вопрос во главу отношений. И в подтверждение привел в качестве примера диалог Моисея Ароновича со студенткой Ганной на семинаре. Насколько могу судить по отзывам за прошедшие семь дней с момента публикации в социальной сети «Одноклассники» – 4 комментария, 7 перепостов и 56 оценок «класс» – зарисовка понравилась сокурсникам.

Но не об этом речь. Возвратиться к этой публикации вынудил присланный на мой персональный адрес комментарий от свидомого земляка. В нём гарный хлопец упрекает автора в том, что тот посмел затронуть табуированную тему, и тем самым ставит под сомнение факт, что «москалi пригнiчували українську мову у радянський час».

Ну что ж, как говорил итальянский приверженец вольного стиха и автор манифеста футуризма  Филиппо Маринетти: «Лучше быть побитым, чем незамеченным». Поэтому отвечу на упрек публично. В отличие от оппонента, не приведшего ни одного примера якобы «угнетения злобными москалями украинского языка», буду оперировать примерами своего реального бытия. Ибо если просто сухо излагать факты, без какого-то соуса, это будет невкусно.

Я ведь украинец, родился на Одесчине в украиномовной во всех поколениях семье, и колисковi пiснi мне пели по-украински. На Украине прошли мои детские и юношеские годы. Все 10 классов учился в украинской школе. Так что украинский язык знаю. Правда, не мову, а суржик – настоящий народный украинский. Кстати, в то время украинский язык был свободным от искусственно навязываемого нынче галицкого диалекта под видом возрождения «родного языка». И литературу украинскую знаю – и Тараса Шевченко, и Лесю Украинку, и Ивана Франко, и Михаила Коцюбинского, и Григория Сковороду, и Панаса Мирного… И даже могу процитировать по памяти не только «Заповіт» Тараса Григорьевича: «Як умру, то поховайте//Мене на могилі//Серед степу широкого//На Вкраїні милій», но и нетленку от Ивана Котляревского «ЕНЕЇДА»: Еней був парубок моторний//І хлопець хоть куди козак,//Удавсь на всеє зле  проворний, //Завзятійший од всіх бурлак.

Помню эту «Енеїду». Книжку взял в библиотеке сельского клуба. Библиотекарша очень удивилась выбору, дескать, в моем возрасте лучше подходят «Барвінок», «Малятко» или, на худой конец, «Перець». «Енеїду» всё же дала, но попросила: только родителям не показывай. Читал её втихаря, в тайне от взрослых – ведь там картинки-иллюстрации с голыми девками были.

Иллюстрация к «ЕНЕЇДА» Ивана Котляревского  

Вот такое забавное воспоминание из детства… Во время учебы в 8–10 классах был завсегдатаем библиотеки при районном Дворце пионеров. С интересом читал свежие номера журналов «Всесвіт», «Наука i суспільство», «Знання та праця», «Людина i світ». Родители в то время выписывали газеты «Радянська Україна» и «Сiльськi вiстi», журнал «Радянська жінка»; в сельской библиотеке брали на дом свежие номера журналов «Дніпро», «Всесвіт», «Радуга», «Жовтень». За чтением этих журналов родители скрашивали «тихе колгоспне життя»…

Так что в детско-юношеские годы именно на украинском языке я читал научно-популярную и классическую художественную литературу, а также переводную зарубежную фантастику. И ещё скажу: в магазинах на украинском языке свободно продавали книги, которых на русском было не достать. Поэтому никак не могу согласиться, что в советское время украинский язык ущемлялся, или же был недоразвитым и провинциальным.

О каком ущемлении может идти речь, если при поступлении в ВУЗ сочинение по литературе при желании можно было писать по-украински. Именно так и было со мной. Да и на вступительных устных экзаменах по физике и математике также отвечал по-украински. И было это ещё в хрущёвские времена – в августе 1961 года.

Расскажу об одном забавном случае той поры, иллюстрирующем тему разговора. Мы, абитуриенты, жили в институтском спортлагере недалеко от института глазных болезней имени Филатова. Тогда я близко познакомился и подружился с будущим однокурсником Арифом Абакаровым. Мы с ним жили в одной палатке, да и были в одной группе при сдаче вступительных экзаменов. В отличие от большинства абитуриентов, проводивших на пляже весь остаток дня после сдачи очередного вступительного экзамена, Ариф на море не ходил, а всё свободное время увлеченно тренировался с мячом. Ведь Ариф – воспитанник детско-юношеской футбольной команды «Нефтчи» Баку, и до поступления в институт даже сыграл несколько матчей в дублирующем составе «Нефтчи» в чемпионате СССР. Ариф закончил среднюю школу годом раньше меня, поэтому некоторые формулы подзабыл. Накануне экзамена по физике он попросил меня подстраховать его на всякий случай. В аудитории мы сели за один стол, но контрольные задания у нас были разные. И вот в какой-то момент Ариф шепотом просит помочь ему в одном из 5-ти вопросов: как определить силу давления, действующей перпендикулярно поверхности тела. Я написал формулу F = p х S. Ариф снова просит подсказку – что означает символ «p»?  Но так как я учился в школе на украинском языке, то, волнуясь, никак не мог вспомнить, как будет по-русски термин «давление», по привычке назвал по-украински «тиск». Ариф, естественно, не понимает, и просит объяснить, что такое «тиск». Волнуемся оба. Я пытаюсь жестами помочь ему – ладонью руки давлю на поверхность стола, и шепчу ему: это и есть «тиск». Ариф всё равно не понимает… В это время к нам сзади тихонько подошел принимавший экзамен преподаватель Кириченко, обнял нас двоих за плечи и полушепотом говорит мне: «Напишите этот символ прописной, а не строчной буквой, может, он тогда поймет». Только я написал «Р», Ариф радостно воскликнул: «Так это же давление, а ты мне тиск, тиск…». В общем, экзаменатор оценил мои знания по физике на 5 баллов, Арифа – на 4. И весь первый курс преподаватель Кириченко – он вёл практические занятия и лабораторные работы по физике – подтрунивал над нами…

Занятия в институте проводились на русском языке. А разве могло быть по-иному? Среди всех ВУЗов Одессы наш гидромет по составу студентов был, пожалуй, самый интернациональный: русские, украинцы, молдаване, белорусы, грузины, армяне, азербайджанцы, выходцы из среднеазиатских республик; много зарубежных студентов: из Вьетнама, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, дружественных африканских стран. На каком языке прикажете читать им лекции? Разумеется, на русском – языке межнационального общения. Но в стенах института украинский язык звучал постоянно. Вот некоторые примеры. Преподаватель философии доцент П.Е.Любаров лекции всегда читал по-русски. Но студенту, прогулявшему лекцию, Петр Ефимович иногда делал «внушение» на чистом украинском: «Яке щастя, що ми зустрілись знову! Ох, у мене аж від серця відлягло. Добродію, прошу вас, не пропускайте надалі лекції и не заперечуйте більше нічого і, будь ласка, не змушуйте мене вдаватися до крайніх заходів».

Лариса Белая, выпускница ОГМИ 1968 года, гидролог, поделилась таким воспоминанием из своей студенческой жизни: «Мне как-то была нужна Лидия Федоровна Горобец (работала ассистентом у Бачманова А.П., вела практические занятия и полевую практику по геодезии). Прихожу на кафедру, а её нет. На вопрос, где эта милая женщина, получаю ответ: Да цей Горобэц кудысь полэтив!». И ещё один штрих: проректор Иваненко всегда ходил в вышиванке…

Думаю, приведенных примеров достаточно для ответа на плохо прожаренные обвинения в мой адрес из уст держателя «доброкачественных генов» с атрофировавшимся мозгом за годы его невостребованности. Чего зря опилки пилить по сотому разу!

Пожалуй, выскажу одно лишь критическое замечание об образовании в советское время. Обучение иностранному языку в школах и ВУЗах – чистейшая профанация для галочки, хотя на самом деле иностранный язык должен был бы быть важным предметом.

Усім викладачам та колишнім студентам Одеського гідрометеорологічного інституту, і в першу чергу тим, хто зі мною навчались, привіт з Риги.