Стройотряд «Циклон-2» Одесского гидрометинститута: боец вспоминает минувшие дни

Стройотряд – это чудо студенческих лет.

         

Стройотряд – это радость свершений, побед.

         

Стройотряд – это цели, надежды, мечты.

         

Стройотряд – это я, это – мы, это – ты!

         

Это наша работа от зари до темна.

         

Это наша усталость, что другим не видна.

 

 

В этом году исполнилось 55 лет первых студенческих строительных отрядов. По этому поводу 25–26 ноября 2014 года в Москве прошел Всероссийский слёт ветеранов этого модного и актуального в 60-х…80-х годах молодежного движения. При просмотре сюжета по TV об этом слёте на меня нахлынули такие воспоминания! Ещё бы – я же тоже ветеран-стройотрядовец! Всё лето 1967 года проработал в стройотряде Одесского гидрометеорологического института. Представьте себе: из Южной Пальмиры наш «Циклон-2» десантировался аж  в Заполярье – в поселок Лабытнанги, в живописной местности на левом берегу устья великой Оби. В 60-х годах в Лабытнанги была создана крупная перевалочная база для освоения огромнейших месторождений нефти и газа Тюменского Севера. И наш стройотряд возводил различные объекты инфраструктуры для поселка и для базы геологов, нефте- и газодобытчиков.

Вот об этом и расскажу, максимально проиллюстрировав собственными фотографиями. Качество их, к сожалению, не ахти. Вы уж не обессудьте, чем богаты, тем и рады. Фотографировал популярным и сравнительно дешевым в то время малоформатным дальномерным «Зоркий 5». Сравнивать фотосъемку тогдашними аппаратами, учитывая последующую технологию обработки пленки и печатания снимка, и фотографирование современной цифровой техникой – это равнозначно сравнению езды на «Антилопа-Гну» Адама Козлевича с ездой на навороченной TOYOTA LAND CRUISER с автоматической коробкой передач…

Итак, перенесемся в пору моей молодости, на 47 лет назад, в славные советские времена, когда деревья были большими, кино – талантливым, а эскимо – съедобным.

Манят не только мани

Осенью 1966 года, отслужив 3 года в армии, возвратился на учебу на 3-й курс одесского гидрометинститута. Староста нашей группы Юра Хмячев франтил в фирменной синей лавсановой рубашке модного кроя. Такую же носили еще несколько студентов других курсов и факультетов. Эти рубашки были сшиты в ателье по спецзаказу для бойцов институтского стройотряда, работавшего тем летом «на целине» в Кустанайской области. Мы по-доброму завидовали ребятам. И вот во втором семестре, где-то в конце марта-начале апреля 1967 года, комитет комсомола объявил о наборе желающих принять участие летом в новом стройотряде. Информация о том, где ССО будет дислоцироваться и что конкретно  предстоит ему делать, была весьма скудной. Областной штаб студенческих стройотрядов при Одесском обкоме ВЛКСМ сообщил только, что ССО нашего института будет направлен в Тюменскую область на помощь геологам, нефте- и газодобытчикам.

Принять непосредственное участие в столь грандиозном проекте – освоении только что разведанных огромных месторождений нефти и газа на Севере Тюменского края – это так заманчиво! Поэтому я вместе с Володей Рябовым, моим институтским сокурсником, другом и соседом по комнате в общежитии, не задумываясь, подали заявления на вступление в ССО. К нам присоединились Лёва Сухов, староста параллельной группы, и две девушки с нашей группы – Лина Бондаренко и Галка (Галя) Сударикова. Лина и Галка изъявили желание быть поварами в отряде.

Отряд формировался на строго добровольных началах, и не всем желающим нашлось в нём место. Попасть в стройотряд было нелегко, институтский комитет комсомола отбирал самых достойных. Во-первых, претендент не должен иметь задолженности по учебе; во-вторых, должен активно участвовать в общественной жизни института; в-третьих, предстояло досрочно, до середины мая, сдать все зачеты и экзамены за второй семестр.

Во время «третьего трудового семестра» можно было заработать хорошие деньги. Но не только деньги манили студентов. Главным было чувство сопричастности к выполнению большой народнохозяйственной задачи страны. Стройотряд – настоящее испытание тяжелым физическим трудом, гражданское возмужание, отличная физическая и нравственная закалка, придающая студенческим годам яркость и незабываемость.

Командир и комиссар… плюс прораб и сметчик 

Комсорг ОГМИ Саша Шелухин и комиссар ССО Стёпа Борик.

В середине мая институтский комсомольский вожак Саша Шелухин собрал всех зачисленных в отряд студентов на организационное собрание. Первое, что мы узнали – отряд будет дислоцироваться в поселке Лабытнанги. Это Ямало-Ненецкий национальный округ, Восточная зона Полярного Урала. А сам поселок расположен в зоне лесотундры, в живописной местности между могучим Уралом и великой Обью – на левом берегу её устья, немного севернее Северного полярного круга. Работать нам предстояло в составе Лабытнангского СУ-1 треста  «Ямалгазстрой», на правах самостоятельной бригады. Фронт работы – различные объекты социальной и промышленной инфраструктуры в этом стремительно развивающемся поселке. Вот это да! Отличная новость!

После этого на собрании были решены необходимые оргвопросы. Дали название отряду – «Циклон-2». Утвердили командира отряда, кандидатуру которого предложил комитет комсомола по согласованию с парткомом института. Им стал Петя Антонюк, студент 3-го курса гидрологического факультета. Командир стройотряда  должен был обеспечить все аспекты деятельности ССО: выезд к месту работы и обратно, организацию быта, заключение договоров на работу и т.д. Командир – главный распорядитель средств кассы ССО, с правом первой подписи на всех юридических и финансовых документах отряда. С командиром мы не ошиблись: Петя был хорошим организатором, достойным руководителем. Говоря сегодняшним языком – эффективный менеджер. К тому же – честнейший человек.

Комиссаром отряда был избран Стёпа Борик, студент 3-го курса гидрологического факультета. Комиссар – это некое подобие замполиту в армии, второй человек в отряде после командира, организующий политическую и культурно-массовую работу в ССО. Забегая вперед, скажу, что в нашем отряде должность комиссара была чисто формальной. Вся культпросвет работа Стёпы сводилась к минимуму – ежедневной доставке из почты в отряд газет «Правда» (ну как же без неё!..) и «Комсомольская правда». Газеты – трех– четырех дневной «свежести». Их ведь в Лабытнанги из Москвы транзитом через Воркуту доставляли. Ну, а Москва и Воркута, это вона где!... Телевидение в те времена в Заполярье было недоступно. О новостях в стране и мире узнавали в основном по радио. В то лето в СССР и в мире всё было относительно спокойно. К этому времени люди уже подзабыли о трагической гибели космонавта Владимира Комарова на корабле «Союз-1» 28 апреля; новых космонавтов в полёт пока не отправляли. Леонид Брежнев и Алексей Косыгин уверенно «рулили» страной, а сама страна готовилась к юбилею – 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Никаких очередных или внеочередных Пленумов ЦК КПСС тем летом не было.





Н.Хрущев, грач Кава и овчарка Арбат. 1967 г.

Антипартийные группы в руководстве КПСС были ликвидированы еще при Н.Хрущеве, а сам «кукурузник» Никита уже третий год пребывал под домашним арестом на правительственной даче в подмосковном Петрово-Дальнее.

На мировой арене СССР в 1967 году не пытался никого уконтрапупить; Пражская весна началась только в следующем году; советско-китайский пограничный конфликт на острове Даманский случился через полтора года; до оказания «братской» военной помощи Афганистану было ещё долгих 12 лет… Академик А.Сахаров тогда еще не переключился с научной на правозащитную деятельность, а А.Солженицын еще не закончил свой «Архипелаг ГУЛАГ». Поэтому «вражьим» голосам не было особого повода вещать сквозь глушилки о диссидентском движении в СССР. Так что чтобы быть в курсе событий, происходящих в стране и мире, нам в далеком Заполярье вполне хватало обычного СВ-ДВ радиоприемника и газет «второй свежести». Также не требовалось от комиссара Стёпы организации традиционной для студенческих стройотрядов культурно-массовой работы среди населения в месте пребывания отряда. Все дети геологов, нефтяников и газовиков на лето были отправлены в теплые края к бабушкам-дедушкам, или в пионерлагеря на южных морях. А сами работники трудились от зари до зари на своем поприще, строя социализм и заколачивая длинный рубль. Им было не до студенческих познавательных лекций да концертов художественной самодеятельности. Так нужен ли в отряде комиссар в такой ситуации? Вопрос риторический, хотя по-своему интересный… Поэтому наш комиссар Стёпа наравне со всеми всё лето работал полную смену как рядовой боец.

Следующий пункт повестки дня первого собрания ССО – знакомство с «ненашенскими» членами отряда – прорабом и сметчиком. На эти должности были приглашены студенты четвертого курса одесского инженерно-строительного института. Прораб – Миша, сметчик – Вася. Зачем их пригласили со стороны – вопрос не стоял. В отряде студентов, строительные навыки которых состояли разве что в умении забить гвоздь в мягкую древесину, без специалистов-строителей никак не обойтись.

Прораб – ответственный организатор и производитель работы в стройотряде. Он вел переговоры с руководством лабытнангского СУ, в составе которого работал наш «Циклон-2», и с другими заказчиками работ, получал от них перечни объектов; готовил фронт работ, согласовывал их смету и расценки; участвовал в планёрках принимающей строительной организации; решал все вопросы снабжения отряда материалами, инструментом; отвечал за соблюдение техники безопасности. Ну и, конечно же, руководил работой отряда на строительных объектах.

Необходимость в стройотряде сметчика как нельзя лучше объясняют строчки из Евангелия от Луки (ст. 14): «Ибо, если кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие это не стали бы смеяться над ним, говоря, что человек начал строить и не мог окончить?». Сметчик проверяет и согласовывает представленную заказчиком смету, либо сам делает полный расчет предстоящих затрат, в том числе цены всех стройматериалов, заработную плату бойцам отряда, непредвиденные расходы. Сметчик оформляет все финансовые «бумаги» по выполненным работам.

Ну как, берём Мишу и Васю? – спросил командир Петя. Берём! – за всех ответил своим басистым голосом Лёвка Сухов, и продолжил: «Патриотикой и культпросветом пусть занимаются командир и комиссар, а Миша и Вася должны обеспечить наш меркантильный интерес. Главное – побольше заказов, трудоемких и денежных». И все бойцы поддержали Лёву. И не ошиблись. С этими ребятами отряду повезло. И для Миши, и для Васи это был уже третий «третий трудовой семестр», к тому же в различных регионах страны. Оба они были готовыми специалистами-строителями и стреляными воробьями в стройотрядовском деле. Плюс ко всему – честными и порядочными людьми. Случился, правда, один конфуз, о котором непременно расскажу чуть позже.

Объектов работы для нашего ССО командир Петя и прораб Миша обеспечили предостаточно, и не только строительных. И заработали мы в то лето, в том числе благодаря сметчику Васе, немалые деньги. Но об этом – позже. А сейчас же скажу, что с лёгкой руки одного коллеги, сметчика мы впредь называли не иначе, как Вася-калькуляция. И он нисколечко не обижался.

Лейтмотив – один за всех и все за одного

На том же вече был принят и каждым бойцом лично подписан устав отряда. К тому времени ЦК ВЛКСМ, обобщив накопившийся опыт молодежного движения, разработал типовой устав ССО. Но в нем были общие слова-призывы в стиле передовой статьи в газете «Правда». Каждый отряд принимал свой устав, взяв «за основу» типовой. Назову главные уставные положения «Циклон-2»:

·         «Сухой закон». За его нарушение – немедленное исключение из отряда, отправка домой за собственной счет и без компенсации за проработанное время.

·         Коэффициент трудового участия каждого бойца не учитывается. Все заработанные деньги за выполненные работы, независимо от их сложности, тяжести и стоимости, идут в общий «котел», и после завершения «трудового семестра» по-братски, поровну, делятся между всеми членами отряда, включая командира, комиссара, прораба, сметчика и поварих.

·         Никаких интриг, дрязг, ссор и прочих выяснений отношений в отряде быть не должно. Любые недоразумения должны решаться открыто, мирно, спокойно.

·         Работаем в одной команде, на один результат, преследуем одну цель. Общественные интересы – выше личных. В общем, человек человеку – друг, товарищ и брат, как декларирует один из принципов «Морального кодекса строителей коммунизма».

·         Учитывая, что работать предстоит в условиях полярного дня, продолжительность рабочей смены – 12 часов; при необходимости отряд работает в две смены, по 12 часов каждая.

·         Выходной день в отряде – один в две недели (каждое второе воскресенье).

Бросок из Южной Пальмиры в Заполярье

Итак, в ССО «Циклон-2» были 37 человек: командир, комиссар, прораб, сметчик, три девушки поварихи и 30 парней – рядовые бойцы из студентов первого, второго и третьего курсов всех факультетов: будущие агрометеорологи, метеорологи, аэрологи, синоптики, гидрологи, океанологи, прибористы. Самому младшему стройотрядовцу – 20 лет, самому старшему – 26. Большинство ребят имели за плечами трехлетнюю службу в советской армии.

Отъезд из Одессы – 19 мая. Запомнилась дата потому, что это был день рождения Всесоюзной пионерской организации. Допускаю, нынешнее поколение даже и не знает, что существовал такой праздник, и отмечался он на большом государственном уровне.

Из Одессы до Москвы ехали поездом. Разумеется, плацкартные места. В Москве из Киевского вокзала – сразу в аэропорт «Быково»; через 4 часа вылет в Сыктывкар, столицу автономной республики Коми. Летели на турбовинтовом четырехмоторном АН-10. Расстояние – почти 2 тысячи км, время в полете более 3-х часов. Грешно признаться, но для меня это был первый в жизни полет на самолете, да еще такой протяженности. Высота полета – больше 8 км, внизу – тайга, тайга, тайга… В голове постоянно вертелись слова/обрывки из песни А.Пахмутовой и Н.Добронравова: «в этот край таежный только самолетом можно долететь…»,  «выйдет в незнакомый мир, ступая по-хозяйски, в общем-то зеленый молодой народ…», «там веками ветры да снега мели, там совсем недавно геологи прошли. Будем жить в посёлке мы, пока что небогатом…». Представляете мои чувства? 

20 мая 1967 года. Автор этих строк в московском аэропорту «Быково». До вылета в Сыктывкар осталось менее часа. Регистрация пассажиров на рейс в ту пору была упрощенной: ни паспортного контроля, ни досмотра пассажиров и багажа. Провожающие и встречающие свободно выходили на летное поле к трапу самолета. Правила полетов ужесточили позже, после первого случившегося в СССР угона пассажирского самолета. Напомню, 15.10.1970 отец и сын Бразинскасы захватили АН-24, следовавший из Батуми в Краснодар, убили 19-летнюю бортпроводницу Надю Курченко и принудили экипаж посадить самолет в турецком аэропорту Трабзон.

P.S. Для увеличения этого и последующих фото кликните по нему левой кнопкой мышки!

 Ж.-д. вокзал Сыктывкара, по-провинциальному тихого и скромного города, название которого с первого раза и не произнесешь... До отправления поезда в Лабытнанги ещё долгих четыре часа. Стройотрядовцы Володя Рябов и Миша Дурнев играют в шахматы. За игрой наблюдает Лина Бондаренко. Склонившись на её плечо, прикимарила Галка Сударикова. Большинство бойцов на улице – впервые в жизни созерцают белую ночь.

 

Из Сыктывкара до Лабытнанги – снова на поезде. Поезд останавливается на всех станциях и полустанках по пути следования (более 800 км). На каждой остановке из почтового вагона поезда идет хлебораздача местным жителям. Их там, кстати, не так и много: на станциях – 6-8 жилых домов, на полустанках – и того меньше.

Сейда – последняя «крупная» ж.-д. станция Северной Полярной дороги перед её ответвлением на Лабытнанги. На переднем плане – Володя Рябов.

 

На ж.-д. станции Чум поезд стоит 25 минут. Автор этих строк, Миша Борисовский, уроженец степной Южной Украины, впервые в жизни воочию увидел тундру.

 

До Лабытнанги осталось 200 км. На одном из полустанков стройотрядовцы вышли из вагона подышать свежим воздухом. В центре снимка с буханкой хлеба – повариха Нина, будущий гидролог.

Первое впечатление от севера: на последнем участке маршрута от станции Чум до конечной станции Лабытнанги, плавно переходящем из лесотундры в тундру, на протяжении 200 км мы не увидели из окна вагона ни одного поселка, ни единой живой деревушки. Только несколько малюсеньких ж.-д. полустаночков/разъездов… Места эти ввиду суровых природных условий тяжелы для жизни человека. Зимой – а она здесь длится почти восемь месяцев –  высота снега достигает 2-х метров, солнце почти не показывается из-за горизонта, морозы достигают -60^о, постоянно дует пронизывающий ветер. Коротким полярным летом на человека и животных набрасываются несметные полчища кровососущего гнуса. Кругом болота, болота... Коренное население – ненцы-оленеводы, ведут кочевой образ жизни. Кстати говоря, у них в паспорте, где указывается прописка, так и значится: тундра такая-то, например, Тамбейская или Байдарацкая...

В итоге за неполные трое суток из европейской южной черноморской Одессы мы совершили бросок за тридевять земель, к чёрту на кулички – в азиатское Заполярье, в тундру, в зону вечной мерзлоты. К слову, глубина промерзания почвы в отдельные зимы достигает 2 м. День нашего прибытия в Лабытнанги – 22 мая – средняя многолетняя дата перехода температуры воздуха через 0^о в сторону повышения в этом крае. А в Одессе в том году с 10 мая мы уже купались в море в Отраде. Контраст, однако… Было чему удивляться! И – никакого разочарования, любопытство только подогревало интерес к предстоящему. То ли ещё будет, ой-ёй-ёй…

Первые шаги, первые впечатления…

Принимающая сторона хорошо подготовилась к приезду стройотряда. Для проживания нам было выделено общежитие – отдельно стоящее длинное деревянное одноэтажное здание с несколькими комнатами и двумя подсобками. Распределились по комнатам, присмотрелись к окрестностям вокруг, поужинали сухим пайком и всё – пора спать/ночевать.

Наутро всем коллективом отправились в Лабытнангское СУ-1 треста «Ямалгазстрой». Его начальник радостно поприветствовал долгожданных гостей-помощников, рассказал о подготовленном стройотряду фронте работ, пожелал нам успехов. Затем он вкратце поведал о самом поселке, сделав акцент на его стремительном развитии в последние годы и повышении значения Лабытнанги в ближайшей перспективе. Напутствовал нас в тот день начальник стройуправления примерно такими словами: буквально через год-два Лабытнанги будут иметь статус «Ворота Ямала». И этим летом вместе с нами вы будете строить эти ворота. Поверьте мне – наш пока еще захолустный поселок лет через 15-20 станет одним из красивейших и лучших для проживания городов в Заполярье. Гордитесь – вам предстоит участвовать в большом деле!

После этого каждый из нас написал заявление о приеме на работу на должность рабочего стройуправления. Прошли инструктаж по технике безопасности, о чем расписались в журнале. Все формальности выполнены. Цели ясны, задачи определены: завтра, т.е. 24 мая – первый рабочий день. А пока отправились обратно в общежитие и продолжили обустройство. Первым делом торжественно подняли флаг стройотряда у входа в общежитие. Это непременный обряд всех ССО.

Подготовка к поднятию флага стройотряда. В центре с флагом – командир Петя Антонюк, крайний справа – Вася-калькуляция.

Автор этих строк у входа в общежитие. Солнце в Заполярье тоже слепит глаза…

Рядом с общежитием, на небольшом возвышении, установлен передвижной вагончик наподобие вагона-ресторана в поезде. Только без колесных пар, и не на рельсах, а на подставках из нескольких слоев ж.-д. шпал.  Внутри вагончик обустроен под столовую/кафе: кухонный отсек и зал для приема пищи. И мы сразу же дали название и прикрепили над входной дверью вагончика вывеску «Гамбринус». Разумеется, по одноименному названию легендарной пивной в Одессе, любовно воспетой А.Куприным. Разве могли поступить иначе одесские стройотрядовцы? «Гамбринус» тотчас же стал вотчиной наших девушек – поварих-кормилиц Лины, Галки и Нины. И через пару часов они пригласили нас на первый совместный обед отряда. Остаток дня посвятили знакомству с поселком.

Визитная карточка Лабытнанги – здание ж.-д. вокзала, с которого началось наше знакомство с поселком 23 мая 1967 года.

Поселок небольшой, за полчаса можно пройти его с конца в конец и еще раз по диагонали. Все здания – бараки, одно- и двухэтажные деревянные постройки. Улиц всего три-четыре, с традиционными названиями «Ленина», «Советская», «Октябрьская»… Тротуары дощатые, на проезжей части никаких мостовых нет, раскисшая грязь – снег растаял только за две недели до нашего приезда, и грунт начал постепенно оттаивать.

Наше «туристическое» внимание привлекли несколько композиций и памятников оленю. Олень – символ Лабытнанги. Кстати, слово «ненец» означает «дитя оленя». Олени дают ненцам пищу, тепло и жилье, с их помощью они передвигаются по огромным просторам тундры.

И при первой ознакомительной прогулке по Лабытнанги, и в течение последующих трех месяцев нашей жизни там, мы видели не так уж и много представителей коренной национальности. Аналогичная ситуация и в Салехарде – городе на противоположном берегу Оби, в котором мы побывали тем летом пару раз на экскурсии. Что в Лабытнанги, что в Салехарде ни разу мы не видели ненца, скажем, за прилавком магазина, или в строительной бригаде, или в другом рабочем коллективе. Ненцы живут отдельной жизнью в своей общине. Это «вещь в себе». У них там свой старший общины, баи и крестьяне. Ненцы – это свободолюбивые и самодостаточные люди; им хватает их юрты, с которой они переезжают с места на место, кочуют вместе с оленями по бескрайней тундре. У них своя ментальность. Они высокомерны и считают, что им все вокруг должны по самому факту их существования. Дескать, мы коренные, мы малочисленные... А вообще, по правде говоря, традиционный образ жизни ненцев на Ямале, как и других «краснокнижных» народностей Севера, влетает государству в копеечку. Причем очень большого диаметра!

Любопытства ради зашли «на смотрины» в местные продуктовые магазины. Их оказалось всего три. Набор, конечно, поскромнее южных или средних широт, но имеется практически всё для неизбалованной спартанской жизни. Цены на 25…40%  выше, за исключением крепкого спиртного. К примеру, 0,5-литровая бутылка спирта-ректификата 96^о – 1 рубль 20 копеек... Но нас это никак не прельстило – «сухой закон» действовал с момента посадки отряда в поезд в Одессе. Свежей курятины, свинины, говядины или баранины в продаже нет, мясо только замороженное – свежее сюда не довезут, а в здешних краях эти животные не живут. Но зато много свиной и говяжьей тушенки с гречкой или рисом, и просто тушеное мясо в стеклянных и жестяных банках. Молока не увидели, есть только сгущенка в жестяных банках; сыр наличествует. С хлебом тоже не густо – только серые кирпичи. Это весь ассортимент небольшой поселковой пекарни. В изобилии – рыбные консервы, соленые и маринованные огурцы, помидоры, овощные салаты, икра «заморская» кабачковая и баклажанная, различные фруктовые и ягодные компоты, повидло, джемы. Оно и понятно – в 60-х годах Лабытнанги, благодаря удачному географическому положению и наличию прямого ж.-д. сообщения с Москвой, стал базой и центром освоения природных богатств Ямала. Через Лабытнанги проходил основной путь доставки пассажиров и грузов из европейской части страны, а дальше летом с помощью парома или зимой по ледовой дороге через Обь – в Салехард. Поэтому продовольствие завозилось сюда в достаточном количестве.

Что же представляла собой в те годы эта, иносказательно говоря, Тмутаракань – очень далекая, чуть ли не на краю света, Богом забытая глубинка с непривычным для русского языка названием Лабытнанги? Это сегодня, погуглив, можно найти любую интересующую тебя информацию. А в описываемую мною пору и в помине не было сегодняшних столь обычных компьютеров с их мировой паутиной, мобильников, спутникового телевидения… Главным источником информации для любопытных была Большая советская энциклопедия. Так вот, в БСЭ о Лабытнанги сказано совсем скромно: «Поселок в Ямало-Ненецком авт. окр. Пристань в ниж. течении р. Обь. Ж.-д. ст. Лесная пром-сть. З-д стройматериалов. Близ Л. – добыча газа». Всего лишь 21 слово…

Значительно больше о конечном пункте нашего прибытия мы вскоре узнали эмпирически (empirical research methods). И кое-что из услышанного и увиденного стало настоящим потрясением для нас, сильным контрастом на фоне юношеской романтики и энтузиазма, с которыми мы прибыли сюда. Как говорится, полынь после меду горче самой себя. Чтобы пояснить сказанное, обратимся к истории поселка, в частности, к появлению здесь железной дороги.

Из истории Лабытнанги

Название Лабытнанги с языка ханты означает «Семь лиственниц» (лапыт – семь, нанг – лиственница). Стойбище с этим названием появилось в 1868 году; затем стойбище постепенно превратилось в поселение. В 1932 году во время коллективизации был организован колхоз «Герд Кодью» (в пер. с зырянского «Красная звезда»), и поселение Лабытнанги превратилось в поселок. Когда мы услышали о колхозе, то иронично спросили – неужто и здесь Никита заставлял выращивать кукурузу? Нет, пояснили нам –  колхоз занимался звероводством, рыболовством, охотой и оленеводством. Но в конце 50-х колхоз был упразднен, звероводческие и оленеводческие бригады переведены в совхоз в Салехарде, а здесь осталась только рыболовецкая артель. Местных жителей в поселке в 50-х годах было менее тысячи.

Главная веха, от которой начались кардинальные изменения в Лабытнанги – 5 декабря 1948 года. В этот день сюда прибыл первый поезд по только что построенной железнодорожной ветке от станции Чум. Поселок стал конечной ж.-д. станцией на линии Москва-Воркута-Лабытнанги.

 Первый паровоз (серия ОВ – «овечка»), прибывший в Лабытнанги 5 декабря 1948 года.

Именно железная дорога предопределила в последующем исключительную роль Лабытнанги в развитии Ямала. В 60-х годах поселок стал перевалочной базой для освоения разведанных крупнейших газоконденсатных месторождений Ямало-ненецкого автономного округа – Уренгойского, Ямбургского и других. В 1967 году число жителей в Лабытнанги было около 6,5 тысяч человек.

…И первые потрясения

Уже на следующее утро по прибытию в Лабытнанги мы увидели, как по улице на рабочий объект конвоируют колонну заключенных. Изможденные зеки в фуфайках, из-под которых видны изрядно изношенные латаные-перелатаные робы, по четыре в ряд, руки за спиной, угрюмо идут по раскисшей грунтовой дороге. В колонне более 100 человек. Впереди, сзади и по бокам колонну сопровождают молодые ребята в военной форме с погонами внутренних войск, с автоматами наизготовку, со свирепыми овчарками на коротких поводках. Овчарок много, не менее 20, и они буквально пожирают глазами сопровождаемую колонну; увидев малейшую заминку или сбой движения, они моментально рвутся туда и злобно лают на зеков.

Марш пленных немцев в Москве 17.07.1944 г.

Мы стоим на дощатом тротуаре и смотрим на это: кто – с любопытством, кто – с удивлением, кто – с жалостью, кто – с презрением. Так, наверное, москвичи наблюдали за маршем пленных немцев по Садовому кольцу 17 июля 1944 года. Колонна зеков подходит к ж.-д. переезду, и его в это время закрывают. От начальника конвоя несется команда «Садись!», и все заключенные моментально садятся на колени в грязь, руки – за голову. Овчарки в это время буквально свирепствуют. И так продолжается минут 8-10, пока переезд снова не открыли, и колонна двинулась дальше.
Такова была наша первая встреча с нигде не афишируемой строгой формой содержания особо опасных заключенных. А буквально через неделю в стройотряд утром явился офицер внутренних войск и предупредил нас о том, что накануне из колонии убежали четверо заключенных, и проинструктировал, как надо вести себя в связи с этим ЧП. Прошел день, прошел второй, но мы не видим в поселке никаких «мероприятий» типа комендантского часа или хотя бы появления патрулей. Полюбопытствовали у аборигена, а тот отвечает: «А куда они денутся, эти беглецы? Узенькая полоска вдоль ж.-д. полотна и сама дорога блокированы. А в тундре без еды да при полчищах гнуса долго не протянут. Сами вернутся…» Действительно, на пятый день нам сообщили, что беглецы вернулись, голодные, с распухшими до неузнаваемости лицами от кровососов. И получили по 5 лет дополнительной лагерной жизни – по году за день «самоволки». Можно представить, сколь невыносимо тяжел был pежим в колонии, чтобы заключенный решился на такой отчаянный шаг – бежать, обрекая себя почти на верную смерть. А эти четверо безумцев возвратились сами, предпочитая суровое наказание голодной смерти.

Вот так мы и узнали, что в Лабытнанги расположена колония строго режима для содержания осужденных особо опасных преступников и рецидивистов. Колония рассчитана на 1250 мест. Она была основана в 1954 году на базе упраздненного в конце 1953 года лабытнангского лагеря Главного Управления лагерного железнодорожного строительства (ГУЛЖДС – разновидность сталинской системы ГУЛАГ), после амнистии «политических» заключенных. Именно заключенные этого лагеря, вместе с заключенными других лагерей ГУЛЖДС, построили в Лабытнанги упомянутую железную дорогу в 1947 – 1948 гг.

Еще один из таких лагерей, специально созданный для строительства упомянутой ж.-д., находился совсем близко от Лабытнанги, в поселке-спутнике Харп. И этот лагерь также в 1954 году был преобразован в колонию особого режима для пожизненно осужденных. К слову, эта колония под названием «Полярная сова» существует и сегодня. Это одна из пяти колоний, к тому же географически самая удаленная, для пожизненных заключенных в России. Прочитайте в обратную сторону название поселка Харп, в котором расположена эта колония,  и поймете, во что превращается «отсидка» в Заполярье. Кстати, в «Полярной сове» отбывают наказание битцевский маньяк А.Пичушкин, московский милиционер-убийца Д.Евсюков, здесь некоторое время (до открытия второго дела ЮКОСа) находился Платон Лебедев – соратник М.Ходорковского.

Голубая сталинская мечта

Строительство ж.-д. полотна до Лабытнанги – это составная часть объекта №501, фантастического сталинского проекта строительства железной дороги вдоль побережья Северного Ледовитого океана от Воркуты до Игарки, протяженностью 1500 км.

Железную дорогу предстояло протянуть сначала от ж.-д. станции Чум до Лабытнанги, стоящего на левом берегу Оби (протяженность 196 км), затем через Обь – в Салехард, стоящий на противоположном берегу. Далее от Салехарда вдоль полярного круга на восток: это 1300 км через бескрайние болота Западно-Сибирской низменности, сквозь низкорослые полярные леса и тундру – до поселка Ермаково на левом берегу Енисея, и затем к городу Игарка на правом его берегу.

Вот такой планировался маршрут будущей железной дороги Салехард–Игарка. Строить ж.-д. должны были зеки – в условиях вечной мерзлоты, через тундру и  бескрайние болота. 

Голубая мечта И.Сталина простиралась и дальше. Предполагалось, что от Игарки железная дорога протянется дальше на север к Дудинке и горно-металлургическому комбинату Норильска, а затем ещё дальше на восток – к Колыме, к Охотскому и Берингову морям. И всю эту трассу должны были построить заключенные ГУЛЖДС (тот же самый ГУЛАГ – хрен редьки не слаще), эта бесплатная рабочая сила из «врагов народа».

В безжизненной тундре в начале 1947 года ускоренными темпами были созданы сотни лагерей, обнесенные колючей проволокой и охранными вышками.

Первые земляные работы от ж.-д. станции Чум на восток начались 16 мая 1947 года. И к концу 1948 года силами заключенных (большинство из них осуждены по «политической» 58-й статье) в сжатые сроки и в невероятно сложных условиях было закончено строительство ж.д. ветки до Лабытнанги, а отсюда – прямой выход на левый берег Оби.

В 1951 году железная дорога пришла в Салехард: летом поезда из Лабытнанги через Обь перевозил железнодорожный паром, а зимой по льду реки устраивалась «ледянка» – железная дорога на специально намытой ледовой насыпи.
Весной 1949 года началась прокладка ж.д. колеи от Салехарда в направлении Игарки. В 1952 году было открыто рабочее ж.д. движение от Салехарда до Надыма. Однако в 1953 году, через 3 недели после смерти И.Сталина, «великая стройка» №501 была свернута как бесперспективная. В отличие от других «великих строек коммунизма» Северная железная дорога оказалось мертвой дорогой. Из всего грандиозного проекта завершенным и реально действующим оказался только участок ж.-д. полотна, соединивший Воркуту с Лабытнанги. Кто же думал тогда, что природные ресурсы Севера столь колоссальны и значение этой дороги в будущем резко возрастет!..
Мы, стройотрядовцы «Циклон-2», тем летом 1967 года узнали некоторые подробности строительства этой железной дороги, а также правила лагерной жизни «политических» заключенных, что называется, из «первоисточника» – из уст непосредственного лагерного сидельца ГУЛЖДС и лабытнангской колонии строго режима. Об этом мною изложено в конце материала, в виде самостоятельного раздела/приложения. Сейчас же в более оптимистичном тоне продолжу рассказ-воспоминание о пребывании в Заполярье и работе стройотряда.

Немножко о погоде и природе

В то лето нам повезло с погодой: в большинстве дней температура воздуха была +15...+18^о, в отдельные дни было под 25^о, хотя пару раз были кратковременные вторжения холодного арктического воздуха с понижением температуры до 0^о. Дождливых дней было не так уж много. Особенно впечатлили белые ночи, их мы увидели уже в Cыктывкаре, ожидая поезд в Лабытнанги. А с середины июня до 10-х чисел июля солнце вообще не садилось за горизонт.

Тундра – не пустыня. Лес там растет, но невысокий. Ягель очень красивый. В 10-х числах августа в тундре начали созревать вкусные полярные ягоды: морошка, брусника, голубика. Появились грибы, притом в неимоверном количестве – хоть косой коси... А еще там много рыбы, которой нигде больше нет, начиная от знаменитой промысловой корюшки и заканчивая деликатесным муксуном. Вся полярная живность очень крупная. Осетр – как торпеда, почти два метра длиной. Полярная куропатка – как курица, а полярный волк раза в два больше обычного. А вот северные олени – низкорослые по сравнению с оленями в средней полосе России или теми, которые мне довелось видеть в Латвии. Олень для местных жителей – священное животное. Он дает им пищу, материал для одежды, обуви, жилища.

В то лето в тундре хорошо уродила морошка, особенно в заболоченной пойме Оби. В Лабытнанги я впервые отведал эту Царскую ягоду: она сладкая и пахучая, словно мёд, а по виду похожа на светло-желтую малину. И тогда я понял, почему умирающий Александр Сергеевич Пушкин попросил Владимира Даля принести мочёной морошки – это была его любимая ягода.

В нескольких словах – о досаждающих комарах и гнусе. Непонятно, почему эти кровососы не вымерзают зимой при столь жестоких морозах. Во второй половине дня, когда у этой твари начинается жор, каждый из нас расходовал не меньше пол литра специальной маслянистой жидкости от гнуса (забыл название), обильно намазывая её на руки, лицо, шею и другие открытые участки тела. Помогает примерно на час, и надо намазываться снова. Слышишь, как над тобой зависает звук комара, затем он исчезает. Значит, комар «приземлился» и сейчас тебя укусит. Хотя нет, здешние комары не кусаются, они грызут. Помнится, после второго курса института мы проходили 2-х недельную практику в поселке Маяки Одесской области, на Днестре. Так там от комаров тоже спасенья не было, но они зверствовали в основном вечером и ночью. И мы «привыкли», что обычно комар пьет кровь. Но северные комары просто жрут человека. Из-за этого на месте укуса образуются большие шишки, и раны долго не заживают. И ещё одна «странность»: местных аборигенов – ненцев, хантов – гнус не кусает! Отличает своих, однако...

Работа от зари до темна

Первым и самым главным нашим объектом было строительство столовой для школы-интерната. Её предстояло построить с «нуля» и «под ключ». Нулевой цикл, правда, был готов: сделана расчистка и планировка площадки; а также на проектную глубину забиты сваи из пропитанной антисептиком лиственницы. Забивку свай сделали профи накануне зимой (чтобы не нарушить верхний слой грунта) мощными сваебойными копрами, с постоянным паровоздушным протаиванием вечной мерзлоты. Иначе сваю не вбить. Вот такой «ликбез»!

Мы же начали свою работу со срезания торчащих над землей головок свай (их именуют «попы») по требуемой отметке, затем – объединение всех свай в единый узел. И далее по технологической цепочке: монтаж бревенчатых стен, вмонтирование в них оконных и дверных блоков, утепление проемов паклей, устройство потолочного перекрытия, монтаж стропил и крыши, утепление чердака минеральной ватой, внутренняя обивка стен листами сухой штукатурки, устройство пола и настил на него паркета, наклейка обоев на стены, покраска окон и дверей, благоустройство территории. И финишная «мелочь» – монтаж вывески с название столовой… «Черноморочка»! Пусть знают школята, кто сделал для них подарок. А вывеску мастерски изготовил Ваня Вожеренко.

Столовую строили до конца июля, на этом объекте постоянно работали, попеременно меняясь, 8-10 отрядовцев, а иногда больше. Закончили стройку на 2 недели раньше срока. Заказчик принял объект с первого предъявления и без единого замечания. Было чему радоваться!

Только что подписан акт досрочного приема-сдачи столовой «Черноморочка». Представитель заказчика пожимает руку комиссару Стёпе. На переднем плане (заслонил заказчика) – командир Петя. Во втором ряду за ним – прораб Миша (в шляпе и в черном лапсердаке). Третий справа – Вася-калькуляция с проектно-сметной документацией стройки.

Заказчик принял «Черноморочку» без единого замечания. Отряд качает комиссара. Радость понятна – будет премия в 40%.

 

В начале июля отряд начал строить  аналогичные «Черноморочке» объекты – два деревянных одноэтажных  жилых дома, по четыре квартиры в каждом. В мае-июне мощные копры забивали сваи на обеих площадках. Согласно договору, оба дома мы должны были начать с «нуля» и довести до «праздника стропил», т.е. выполнить все самые сложные и трудоемкие работы, вплоть до монтажа стропил. Иными словами – возвести оба дома под крышу. Срок окончания работ – середина августа.

И вот на этом объекте и случился тот самый конфуз, о котором я упомянул в начале повествования и обещал рассказать об этом. Рассказываю. Когда под первый дом примерно третья часть торчащих над землей головок свай были уже срезаны, прораб Миша огорчил нас крайне неприятной «новостью» – оказывается, мы срезали сваи на 30 см ниже требуемой отметки. Кошмар! Ведь в зоне вечной мерзлоты здания на сваях должны возвышаться над землей на определенной высоте. Иначе мерзлота под зданием будет постоянно оттаивать, грунт поплывет, сваи потеряют свою устойчивость и всё – строению кирдык…Ошибку допустил либо прораб, либо сметчик; и, скорее всего, ляпсус случился при нивелировании отметки высоты среза. Мы только услышали, как Миша сказал в сердцах: «Это же надо так лохануться!». После чего Миша и  Вася-калькуляция тет-а-тет очень эмоционально что-то выясняли в непечатных идиоматических выражениях, на которые столь богат русский язык… Да ладно ссориться, ребята! – успокоили мы их – конь на четырех ногах, да и тот спотыкается. Вы специалисты, шевелите мозгами и давайте решение, как выйти из положения.

Пришлось наращивать сваи: на оголовках делать вертикальный L-образный срез и прикреплять к ним дополнительный кусок сваи с аналогичным срезом. Эти «доточки» к оголовкам свай крепили с помощью длинных толстых болтов, а места стыка дополнительно скручивали толстой проволокой – что-то вроде того, как крепят деревянные столбы ЛЭП к закапываемым в грунт железобетонным подпорам. На всё про всё дополнительно затратили четыре рабочих дня. Никакого ропота с нашей стороны не последовало. Однако сметчику Васе дали наказ – никоим образом не включай в калькуляцию наши «непредвиденные» расходы. Вот так был реализован пункт устава ССО – один за всех и все за одного. А объекты были закончены  тютелька в тютельку в договорный срок, и приняты Заказчиком без единого замечания. Мы ведь уже набили руку при строительстве столовой.

Командир отряда вместе с прорабом помнили одесский наказ своих бойцов: побольше заказов, трудоемких и денежных. Фронт работы у нас был, что называется, под завязку. Все бойцы отряда, включая комиссара, ежедневно работали на разных участках работ, не менее 12 часов. Это чистое время работы, время на приход-уход и обеденный перерыв сюда не входило. Чтобы не терять драгоценное рабочее время, девушки-поварихи доставляли нам обед (в специальных термосах) прямо на объекты. Так что на обеденный перерыв у нас уходило не больше 30 минут.

Фронт работ у нас действительно был широкий и разнообразный. Третий договор/заказ – строительство пирса на речной пристани Оби. Здесь мы сначала крепили мощные брусья/лаги на заранее забитые сваи, затем мостили на них настил из толстых досок, устраивали соответствующие отмостки, бордюры, ограждения и т.п. Так что в то лето мы неплохо освоили профессию плотника.

Заботливые девушки-поварихи принесли обед на речную пристань, где бригада 8 бойцов строит пирс.

Помимо договорных объектов, командир отряда постоянно находил нам работу по разовым заказам. В обиходе это называется «халтурка», «шабашка», «левачок»… Но применительно к работе «Циклон-2» эти термины/синонимы категорически не подходят. Никакого брака и плохого качества допустить мы не могли принципиально! Это была подработка – работа по разовым заказам с целью дополнительного заработка. В частности, за лето мы три раза занимались разгрузкой щебня из ж.-д. платформ. Работа это хорошо калькулировалась… Железнодорожники заранее извещали нас о времени прибытия эшелона со щебнем на ремонтируемый ими участок. Каждый раз товарняк состоял из 30 платформ, и нам надлежало оперативно их разгрузить. Ведь у железнодорожников каждый час простоя товарного вагона обходится в копеечку. Вот мы и работали, не разгибая спины, до седьмого пота – одна платформа на бойца. А на платформе – 30...32 куб. м гравия, т.е. 60...64 тонны груза. Сначала надо открыть борта, лопатой/черпаком сбросить на землю полусмерзшуюся щебенку, закрыть борта, после чего перелопатить щебенку на 0,5 м от рельсов – обеспечить габариты. Здорово вкалывали. Не роптали, не ныли, не стонали. И уж тем более, не лентяйничали. Управившись со своей платформой, шли помогать соседу. Вот это была производительность!





Евгений Цуканов сегодня.

Но не только разгрузкой щебенки мы занимались на железной дороге. Был среди нас один парень – Женя Цуканов – со знаниями и опытом железнодорожника. Под его руководством группа бойцов из 15 человек постоянно работала на этом участке ж.-д. Укрепляли  насыпь, меняли сгнившие и укладывали новые шпалы; подсыпали и тщательно утрамбовывали под шпалами щебенку; укладывали на шпалы прокладки, к которым, в свою очередь, уже крепили рельсы... Так что и мне довелось поучаствовать в выдергивании старых и забивании новых костылей. А бригадир Женя с помощью специального устройства дотошно мерил широту колеи, т.е. расстояние между внутренними гранями головок рельсов, а также следил за соответствующим уклоном рельсов. «Циклон-2» восстановил около 3 км ж.-д. пути. И комиссия приняла этот наш объект без замечаний к качеству. А Женя Цуканов, помнится, даже был награжден Почетной грамотой Северной железной дороги. К сожалению, ни на одно моё фото той поры наш бригадир-железнодорожник не попал, поэтому для иллюстрации позаимствовал из Интернета свежую фотографию Евгения Цуканова: ему уже 76 лет; кудри на голове те же, что и в молодости, только седые; и, как и прежде, любимым увлечением является игра на флейте.

 

На этой ж.-д. ветке к левому берегу Оби ССО «Циклон-2» восстановил около 3 км пути. 

Подрабатывали мы также на местной лесоперевалочной базе. Из Сибирской тайги по Оби плотокараванами сюда доставляется огромное количество бревен. Здесь они пилятся на брусья, доски и т.п.

В Лабытнанги по Оби прибыли очередные плотокараваны. Масштаб, однако…

Основная масса изготовленной на лабытнангской лесопилке древесины отправляется тресту «Воркутауголь», одновременно постоянно растет потребность в ней местных строителей. Своих рабочих на лесопилке не хватает, поэтому помощь студентов была как нельзя более кстати. Тем более, мы с удовольствием работали по 12 часов (а не 8, как местные), и за свои полторы смены план выполняли на 350%. Местный мастер-оператор на пилораме управлял процессом распиловки бревен – там ведь надо обеспечить нужные размеры выходной продукции при продольной распиловке бревен, и последующей её резке на мерные куски требуемой длины. А наша задача – подтаскивать с улицы бревна на ленточнопильную раму, да оттаскивать и штабелировать готовый пиломатериал. Не привыкший к интенсивному студенческому ритму работы, оператор уже через 4-5 часов так запаривался, что просил пощады у нас. Но и мы ведь не лыком шиты – были среди нас свои «кулибины», способные моментально освоить все премудрости управления пильным станком. Учесть диаметр бревна, твердость древесины, подобрать полотно пилы с нужным разводом и формой зубьев, не допустить засорения опилками ленты и самой пилы etc – чай, не бином Ньютона…

                                      Трактор-котик тащит бревна к лесопилке.

 

Пожалуй, расскажу еще об одном объекте, где мы также подрабатывали – это лабытнангская речная пристань. Чуть выше я упомянул о строительстве пирса там – но то был договорный заказ. На этой же пристани мы имели и разовые заказы. Дело в том, что ежегодно во второй половине лета в Лабытнанги, на перевалочную базу «Ямалгазстроя», осуществляется массовый завоз продовольствия на предстоящую длиннющую зиму. И лето 1967 года не было исключением. Конечно, часть продовольствия доставляется по ж.-д. Но перевозка грузов по Оби речными самоходными баржами более эффективна: себестоимость доставки в 2-2,5 раза ниже, хотя время доставки удлиняется. Но для сезонного завоза продовольствия скорость не играет существенной роли по сравнению со стоимостью самого завоза. Рабочей силы в поселке для подобной «разовой» работы, да еще в отпускной сезон, не то, что не хватает, а практически совсем нет… А студенты тут как тут! Работёнка эта изнуряющая. Никаких перегрузочных приспособлений на барже нет. Вся разгрузка – вручную: из объемного и высокого трюма, по крутой лестнице 2,5-3 метра вверх на палубу, затем по качающемуся узкому трапу без перил – на причал (гляди в оба, а то свалишься ненароком в воду), и дальше – в расположенный поблизости склад. В самом складе груз надо расставить на полках или штабелями в определенном месте. Что мы только не разгружали! И свежую капусту в качанах, и картошку, и муку, и сахар, и соль, и крупу, и макаронные изделия, и мясные и рыбные консервы, маринованные и засоленые овощи… А сколько продукции было в стеклянной таре! Спиртные напитки (о ужас, в каком огромном количестве их сюда пёрли, особенно водку…), компоты из яблок, груш, персиков, слив, различных ягод; соки, повидла, джемы, фруктовые и овощные пюре…

При разгрузке, к своему удивлению, мы узнали о таком понятии как «узаконенный бой» размером в 3%. Т.е., разгрузили целёхонькими 100 бутылок водки, и можете забрать себе 3. Главное – оставить разбитую тару с нераспечатанной пробкой на горлышке. Помните сюжет в комедии «Операция Ы и другие приключения Шурика»? Но к водке мы, в отличие от Балбеса, были пассивно равнодушны – сухой закон, даже пива ни-ни! Нас больше манили фруктовые компоты и соки в стеклянных банках различной емкости. Быстро смекнули как сделать, чтобы и овцы были целы, и волки были сыты.

Усталость, что другим не видна
Если б вы знали, какая чудесная атмосфера была в нашем стройотряде! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Несмотря на ежедневную 12-часовую тяжелую физическую работу, к тому же всего лишь с одним выходным в две недели, никто не жаловался на усталость. В отряд ведь хлюпиков не брали. Свой выбор каждый из нас сделал добровольно и осмысленно. Ну, и, главное, стройотрядовцы были молодые, здоровые и крепкие ребята; у большинства за плечами были все тяготы и лишения 3-х летней армейской службы.

Взляните, к примеру, на нижерасположенное фото. Разве скажешь, что улыбающийся Володя Рябов сегодня днем перелопатил 60 тонн щебенки и оттопал почти 7 км с объекта? И те же 7 км утром – туда. Пришел с работы, умылся-освежился ледяной водичкой, переоделся в «повседневку», поужинал, и присел на коммуникации у входа в общежитие. Уже 10 часов вечера, пора на «отбой». А как ярко светит солнце, и, судя по тени, оно еще достаточно высоко над горизонтом. На сон совсем не тянет.

Володя Рябов на крылечке общежития. Никакой усталости, настроение отличное! А ведь сегодня он перелопатил не менее 60 тонн щебенки.

Автор этого материала – Михаил Борисовский – демонстрирует голливудскую улыбку. А ведь только что возвратился с 12-часовой работы на лесопилке. А завтра с утра ему тоже предстоит разгрузить ж.-д. платформу щебенки весом не менее 60 тонн. Кстати, вам не кажется, что усы, отпущенные Мишей «на пробу», удачно дополняют Hollywood smile?

Редкие выходные стройотрядовцы всегда проводили вместе. Дважды на кораблике плавали на экскурсию в Салехард на противоположном берегу Оби. Салехард в то время мало чем отличался от Лабытнанги: такие же одно- и двухэтажные деревянные дома, много строений барачного типа, грунтовые улицы с дощатыми тротуарами. Много композиций и памятников белому медведю. Он – символ Салехарда.

На кораблике плывем на экскурсию в Салехард. Нас пытается обогнать катер. Ширина Оби в этом месте почти 2,5 км.

Первые ознакомительные шаги в Салехарде. Белый медведь – символ города. Первый справа – Лёва Сухов, рядом с ним – автор этих строк.

 

Тогда же в Салехарде большинство из нас впервые воочию увидели гидроплан АН-2В на поплавковом шасси, регулярно садящийся и взлетающий по Оби рядом с пристанью. Этот переделанный «кукурузник» в 60-х годах был отличным средством для недлинных полетов в труднодоступных районах Заполярья. Тогда еще не научились строить грунтовые взлетно-посадочные полосы в условиях вечной мерзлоты, подтаивающей летом.

Северный полярный круг делит Салехард на две части прямо по центру города. Эка невидаль! – скажет скептик. Э-э-э-э, не скажите. Это как посмотреть! Во-первых, это единственный город в мире с таким расположением. Во-вторых, меркантильный интерес работающих. В той части города, что севернее полярного круга, районный коэффициент к зарплате равен 1,7; а в «южной»  части города – 1,6. Не улавливаете разницу? Объясняю на «пальцах». Живем с соседом в одном доме, работаем тоже практически рядом, и мороз дубасит нас абсолютно одинаково, и «исходные» зарплаты у нас по тарифной сетке идентичны – 250 рублей (это весьма прилично для 60-х годов!). Но за счет разницы всего лишь в 0,1 районного коэффициента за тяжелые климатические условия сосед получает на 25 рублей больше, чем ты. А ведь, кроме районного коэффициента, есть еще «северные», отличающиеся на «скромные» 5%. В итоге у соседа длинный рубль длиннее твоего на 45-50 рублей. И всё лишь оттого, что юридический адрес работодателя соседа – там, за 66 градусами 33 минутами и 44 секундами, а твоего работодателя – тут, где широта всего лишь на несколько десятков секунд меньше... Разве не обидно? Если затрудняетесь ответить, то вспомните утверждение К.Маркса, что «бытие определяет сознание». Впрочем, подобные мысли высказывал и Гегель...

Стройотряд «Циклон-2» почти в полном составе. Чествуем Лину Бондаренко.

Возвратимся снова в Лабытнанги, и я продолжу рассказывать о чувствах и настроениях стройотрядовцев. Сначала – о забавном. Один наш боец купил у аборигена ненца две оленьи шкуры. Вполне объяснимый для одессита поступок: решил обрадовать молодую жену эксклюзивным материалом для полушубка, да и себе на роскошную шапку останется. Принес в общежитие огромный сверток, упакованный бумагой крафт и многократно перевязанный прочной бечёвкой. Сверток оставил в подсобном помещении. Покупку нам не показал – дескать, не смогу потом так хорошо упаковать (ему упаковали на почте). Но заверил, что шкуры – из трёхмесячного телёнка, а расцветка шкур и качество меха – сама прелесть. Недели через три в подсобке появился неприятный душок. Амбре исходило из упомянутого свертка. Открыл наш коллега свою покупку и – о, ужас! – обе шкуры изнутри, со стороны кожи, были сплошь заполонены беленькими гаденькими червячками… Вместо поездки со всем отрядом на экскурсию в Салехард наш горе-покупатель вместе со шкурами пошел к ненцу выяснять кто из них кому Рабинович.

Пора поговорить и о делах наших скорбных. Боец Шота, абхазец, в середине лета за ужином честно сказал: «Ребята, я раньше никогда так много не работал физически. Я очень сильно устал и больше так не могу. Я не хочу волынить и подводить стройотряд.  Отпустите меня домой». Что будем делать, бойцы? – спросил командир Петя. Отпустим, дружно ответили мы. На том и порешили. Получил Шота свою честно заработанную долю, и уехал домой за свой счет. Отряд не заметил потери бойца…

Случилось в отряде кое-что и посерьезнее – две производственные травмы. Открывая борта платформы со щебенкой, один наш отрядовец проявил неловкость, и ему сильно прищемило пальцы на руке. Поселковый фельдшер сделал твердую фиксирующую перевязку, с которой наш боец проходил почти две недели. На это время его перевели на более легкую работу – помогал девушкам-поварихам доставлять в «Гамбринус» продукты из магазина и с базы, и приносил нам обеды на рабочие объекты.

Травмирован был и мой друг Лёва Сухов. Случилось это на строительстве столовой «Черноморочка». Лёва с напарниками стелили паркет, и в это время с чердачного проёма упал неудачно оставленный кем-то топор. Острие топора по касательной сильно рассекло лоб Лёве. Страшно представить, что могло произойти, будь траектория падения топора на 1 см иной… Порез оказался серьезным, с обильным кровотечением. Мы на мгновение оцепенели от испуга. А вот девушки Лина и Галка – они только что принесли нам обед – не растерялись: моментально сделали Лёве тугую повязку на голову и сопроводили его к поселковому фельдшеру. На следующее утро Лёва уже вышел на работу, потом девушки сами делали ему перевязки, смазывали зеленкой рану до полного заживления. Шрам на лбу остался у Лёвы на всю оставшуюся…

Money, money, money…

Теперь расскажу о более прозаических аспектах жизни ССО и, конечно же  – о заработке.

Где-то в конце первой-начале второй недели августа к нам в отряд пожаловали «высокие» гости – два эмиссара-функционера. Один – из одесского областного комитета ВЛКСМ, второй – из центрального штаба ССО ЦК ВЛКСМ. Мы сразу окрестили их «залетными». Явились – не запылились, к шапочному разбору. Оба явно вышли из «комсомольского» возраста. Важные такие, все из себя, с барской спесью. Цель их командировки за тридевять земель – проверить быт стройотряда, как его приняла пригласившая сторона; обеспечены ли студенты работой и инструментами, все ли живы-здоровы… Ну и впрямь отцовская любовь и забота. Но мы то – взрослые люди, и прекрасно понимали цель их вояжа за комсомольско-партийные (читай – казенные) деньги: мздоимство, именуемое сегодня откатом. Ни с кем из рядовых стройотрядовцев не поговорили; пошушукались о чем-то с командиром и комиссаром, и удалились восвояси. Наверное, в стройуправление «ревизию» делать.

Вполне допускаю, даже уверен, что подобные функционеры-аппаратчики до сих пор (те, кто ещё жив) считают себя ветеранами студенческого стройотрядовского движения. Эти бывшие чинуши до сих пор любят громкие слова, позёрство, хвастовство и показуху. И очень точно напоминают муху, что сказала важно, усевшись на рога идущего с поля усталого быка: «Мы пахали».

А вот наш стройотряд «Циклон-2» действительно пахал. Как и было условлено ещё в Одессе, работали на общий «котел», а после завершения работ всё заработанное разделили поровну между всеми. Заработок оказался очень даже приличным. Каждый из нас за 3 месяца напряженной работы получил перед отъездом домой «чистыми» (на руки) почти по 1000 рублей. И это при том, что у каждого из нас была удержана определенная сумма за питание, а также  по одному дневному заработку было отчислено в фонд мира, в пользу борющегося с американскими империалистами Вьетнама, комсомольскому и профсоюзному комитетам института.

Уже в Одессе, в первых числах сентября, как только начался новый учебный год, командир отряда собрал всех бойцов и вручил каждому ещё примерно по 200 рублей – окончательный расчет. «Ну как, ребята, довольны премией?» – поинтересовался он. Балагур Сережа «философски» заметил в ответ: всегда приятно, когда после отстоя пены доливают пиво.

1170 рублей «чистыми» за три месяца: много это или мало? Судите сами. Стипендия на последних курсах института была 24 рубля 50 копеек. После окончания института мой оклад в должности начальника специализированной гидрометеорологической станции в 1969…1972 гг был 120 рублей («грязными», до вычетов налогов). Оклад инженера-гидрометеоролога – 90…100 рублей, старшего инженера – 105…115. Такую зарплату получали в то время абсолютно все мои сокурсники. Так что в стройотряде мы действительно хорошо заработали. Не хочу хвастаться, но в том сезоне ССО «Циклон-2» имел один из лучших показателей по объему освоенных средств за «третий трудовой семестр» среди всех отрядов одесских ВУЗов.

В те годы все студенческие стройотряды могли хорошо заработать. И для этого были соответствующие предпосылки и возможности. Прежде всего – невиданная по тем временам государственная поддержка. Специальным постановлением СМ СССР для ССО:

а) снижены нормы выработки на 20% по сравнению с общепринятыми; б) с зарплаты студентов-стройотрядовцев отменен подоходный налог; в) заказчики работ и ССО по взаимному согласованию могли выбирать ту или иную форму оплаты труда: а) договорная цена; б) контрактная; в) аккордно-премиальная.

Успех ССО «Циклон-2» достигнут благодаря аккордно-премиальной системе в договорах на строительство и столовой, и двух жилых домов, и пирса на речной пристани. Аккордно-премиальная система подразумевает конкретную сумму заработной платы за выполнение заказа,  и эта сумма полностью перечисляется Исполнителю независимо от его реальных затрат труда на выполнение работ. Это: а) повышало нашу заинтересованность в более эффективной работе (отсюда – продолжительность смены 12 часов, выходной день – раз в две недели), б) позволяло прорабу маневрировать количеством работающих на объекте, и тем самым сокращать фактические затраты труда по сравнению с нормативными, в) стимулировало качественное и своевременное выполнение всех работ. Ведь за своевременное строительство объекта и его приема-сдачи с первого предъявления (читай – без дефектов и недоделок) Заказчик доплачивал Исполнителю 40% к размеру указанной в договоре суммы заработной платы. Если же в акте приема-сдачи объекта фиксировались отдельные недочеты, то Заказчик уменьшал размер премии, либо совсем не платил – если дефекты были серьезные или же работы закончены позже оговоренного срока.

А разовые договора, выполнявшиеся нами (так называемая подработка), заключались по договорной цене, устраивавшей обе стороны. И здесь незаменим был Вася-калькуляция: правильно применить тарифные ставки, сдельные расценки, учесть срочность выполнения работы (важность этой срочности именно для Заказчика!) и массу других нюансов.

Свою роль в успехе ССО «Циклон-2» сыграли также: а) отличное взаимодействие командира отряда с пригласившей стороной и главным Заказчиком – Лабытнангским СУ-1 треста «Ямалгазстрой»,  б) профессиональные знания и практический опыт бригадира и сметчика,  в) хорошая организация труда и морально-психологический климат в отряде. Учтем также, что в Заполярье, где работал наш отряд, к заработанной плате применялся районный коэффициент 1,7.

Слишком забюрокраченно изложил автор? Тогда поясню на примере. В то лето в Лабытнанги работал также стройотряд одесского политехнического института. Мы с «земляками»  никак не взаимодействовали, не пересекались и не конкурировали. В общем, каждый отряд – сам по себе. Мы знали только, что они строили два жилых деревянных дома по 8 квартир в каждом. И это был их единственный фронт работ. Но что-то у ребят с самого начала «не срослось» с заказчиком, да и внутри коллектива – кто в лес, кто по дрова. Говоря прямо, рваческий настрой. Последствия сказались незамедлительно: вдрызг разругались с заказчиком и между собой. Итог для отряда – невесёлый: срок сдачи объекта сорвали, да и заказчик предъявил массу претензий по качеству выполненных и недоделанных работ. Для их устранения времени у отряда уже не осталось. Естественно, ни о какой премии речи быть не могло; более того, заказчик уменьшил сумму оплаты на стоимость недоделанных работ и устранение зафиксированных дефектов. Несолоно хлебавши, стройотряд политеха утром на поезде убыл из Лабытнанги. А накануне ночью (в середине августа в Заполярье они уже темные) обе новостройки сгорели до тла. Дедукцию и индукцию применяйте сами.

С тех пор минуло много лет

Прошло уже 45 с гаком лет после окончания института. По направлениям все мы разъехались на работу в различные уголки тогда единой, большой и дружной страны. Одних уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал… Расскажу о дальнейших путях-дорогах двоих своих институтских товарищей и сокурсников – Володе Рябове и Лёве Сухове.

Выше я неоднократно упоминал о них. И вот ещё одно фото из Лабытнанги, на котором они вдвоем.

Володя Рябов (слева) и Лёва Сухов (справа) на берегу Оби. Лабытнанги, 23.07.1967 г.

 

Володя – Владимир Алиевич Рябов – после окончания института направлен на работу в Центрально-Черноземный биосферный заповедник, где прошел путь от младшего научного сотрудника до замдиректора заповедника по научной работе. В 1980 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата биологических наук. В середине 80-х годов переехал на свою малую Родину, где продолжил научную деятельность в Никитском ботаническом саду. Уже 20 лет работает в Крымском агротехнологическом университете. Доцент, читает курсы «Декоративное садоводство» и «Плодоовощеводство и виноградарство». Занимается научными проблемами развития садоводства в Крыму. Автор более 30 научных публикаций.

  Владимир Алиевич Рябов сегодня. В глазах всё те же искринки, на лице всё та же улыбка…

 

Лёва – Лев Николаевич Сухов – после окончания института направлен на работу в Обнинск, в Институт экспериментальной метеорологии. В конце 70-х защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата географических наук. С середины 90-х годов сферой его интересов стало обнинсковедение и краеведение. Более 20 лет являлся экспертом общероссийской Малой академии наук «Интеллект будущего». Активно занимался патриотическим воспитанием молодежи: разработал и провел огромное количество заочных российских конкурсов, тематических викторин по истории, географии и краеведению.  К сожалению, в июне 2013 года жизнь Лёвы внезапно прервалась. Царствия тебе Небесного и вечный покой, Лёва!

                   Лев Николаевич Сухов проводит очередную викторину по краеведению.

А теперь возвратимся в сегодняшний Лабытнанги, правда, виртуально. Оправдались слова начальника СУ-1, сказанные им при первой встрече с нашим стройотрядом «Циклон-2» 22 мая 1967 года. С 1975 года Указом Президиума ВС РСФСР поселок Лабытнанги преобразован в город окружного подчинения. И сегодня Лабытнанги – центр ямальской геологоразведки «Ямалгеофизика», открывший почти 95%  месторождений нефти и газа на Ямале. В Лабытнанги работает стационар Института экологии растений и животных, научно-иследовательская база геологоразведочных компаний ОАО «Интегра-Геофизика» и ОАО «Полярно-Уральское горно-геологическое предприятие». В Лабытнанги работают нефтеперерабатывающий завод «Арктикнефтегаз», крупнейшие строительные предприятий «Ямалтрансстрой» и «Ямалнефтегазжелезобетон».

Город неузнаваемо преобразился. Численность его населения  в 2014 году достигла 34 тысячи человек. В городе имеются 4 общеобразовательные школы (в 1967 году – лишь одна), гимназия, профтехучилище, 12 дошкольных учреждений, Центр технического творчества, Центр детского творчества, современный горнолыжный комплекс, школа олимпийского резерва по биатлону. В городе имеется собственное телевидение.

Вот так сегодня выглядит новое здание ж.-д. вокзала, построенное по оригинальному проекту в виде сегмента Полярного круга. Поезд Москва – Лабытнанги курсирует ежедневно, два раза в неделю – фирменный поезд «Полярная стрела», оборудованный спутниковой связью, Интернет-купе, игровыми комнатами, душевыми кабинами. Осуществляется  регулярное движение по маршруту Нижний Новгород-Лабытнанги. Курсируют поезда на Адлер, Анапу, Воркуту, Киров, Котлас Южный.

С 2000 года в Лабытнанги, как, впрочем, и в Салехарде, начался массовый снос старых и ветхих домов и на их месте стали возводить современные яркие здания. Вот сегодняшний зимний пейзаж Лабытнанги.

Вот так выглядит сегодня Салехард и его центральная улица Чубынина, названная в честь работавшего в 20-х годах на Ямале метеоролога Д.Чубынина. Приятная «мелочь» – я же тоже метеоролог... Позже Дмитрий Чубынин стал известным агрономом, жил в Салехарде и акклиматизировал для Ямала несколько сортов ячменя.

                                                                                                           Приложение

 

О лагере ГУЛДЖС и колонии строго режима в Лабытнанги устами его сидельца

Упраздненный в конце 1953 года лабытнангский лагерь Главного Управления лагерного железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), созданный в 1947 году специально для строительства ж.-д. от станции Чум до станции Лабытнанги, после амнистии «политических» заключенных сразу же был преобразован в колонию особого режима для особо опасных рецидивистов: опасные насильники, убийцы, рецидивисты, приговоренные к 20 и более годам лишения свободы. Наш стройотряд «Циклон-2» всё лето 1967 года работал в Лабытнанги на различных объектах. В первой половине августа мы, что называется, из «первоисточника», познакомились со многими нюансами жизни заключенных этой колонии. Чтобы понять, как это стало возможным, напомню, что в том году страна готовилась торжественно отпраздновать 50-летие Великой Октябрьской социалистической революции. А заключенные, в свою очередь, с нетерпением ждали амнистии в связи с юбилеем. А то, что она будет объявлена, не было никаких сомнений. Руководство колонии уже подготовило список «счастливчиков», которые тоже об этом знали. Более того, для попадающих под амнистию заключенных летом был установлен более льготный режим: конвой из трех человек приводил бригаду на обычный «гражданский» объект без ограды колючей проволокой и прочих атрибутов «зоны», и на нем заключенные работали целый день под присмотром одного караульного. А вечером появлялся конвой и отводил бригаду в колонию…

И вот такой объект работы бригады из 10 «осчастливленных» зеков оказался рядом, метрах в ста от возводимого нами 2-х этажного деревянно-щитового жилого дома на окраине поселка. Пару дней ушло на притирку и смотрины на расстоянии – они на нас, мы на них. Присмотрелись, оказалось – не кусаемся. И теперь короткие минуты отдыха проводили вместе, у костра, беседуя «за жизнь». Это нельзя назвать диалогом. Мы, разинув от удивления рты, слушали, изредка задавая уточняющие вопросы; зеки же откровенничали, бахвалились вовсю. Особенно запомнился некий Семен Левкин (хотя фамилию его, может быть, я подзабыл): изрядно потрепанный мужчина лет под 60, весельчак, балагур, несколько раз читал нам стихи (утверждал, что свои). Несмотря на немалый срок нахождения в заполярном лагере/колонии, Семен не сломался ни физически, ни морально. И демонстрировал редкое понимание человеческой природы. Он был самый активный в этой группе заключенных, интеллектуально развит, дискутируя с нами, постоянно ссылался на работы В.Ленина и К.Маркса, называя при этом номер тома полного собрания сочинений, в котором помещена та или иная работа. В общем-то, понятно: в лагерях и колониях для заключенных доступны были только ПСС Маркса-Энгельса-Ленина и до определенной поры – Сталина. И впрямь, не Толстого-Чехова-Дюма-Джека Лондона им там читать…

Каждый день Семен незаметно давал кому-нибудь из нас десятку с просьбой купить чай в пачках «на все». В лагере зеки чифирили – пили заваренный до высокой концентрации чай. Отсидел «наш» Сема 24 года, первоначально осужден на 20 лет ещё во время войны (за что – молчал, как партизан на допросах). 

Оказалось, что словоохотливый Семен почти 7 лет провел в Лабытнангском лагере ГУЛЖДС, и вместе с осужденными по 58-й статье строил этот самый сталинский объект №501. На вопрос: как он оказался среди «политических», ответил, что начальник лагеря, где он мотал срок с войны, весной 1947 года проинформировал зеков о том, что далеко на севере, в тундре, вот-вот начнется громадная стройка, куда приглашают добровольцев из заключенных-долгосрочников. Заманчивым было то, что добровольцам на новой стройке за выполнение дневного задания на 125% и при условии соблюдения режимных правил день лагерного срока засчитывался за два дня, а если план выполнен на 150% и более – то один день засчитывался за три. Таким образом, заключенные могли сократить срок отсидки на треть или даже вдвое.

Сведения о выполнении дневных планов работы каждым заключенным учитывались вот в таких специальных зачетных книжках. Фото позаимствовано из Интернета.

Эта «заманиловка» вызвала у зеков энтузиазм, и многие их тысячи из лагерей со всей страны оказались на суровом Севере на объекте голубой мечты Иосифа Виссарионовича. А непосредственной реализацией задуманного руководил Берия. И правда, Лаврентий Павлович был «эффективным менеджером» в деле повышения производительности труда заключенных!
От нас последовал уточняющий вопрос к Семену – с подковыркой, что он не в ладах с арифметикой: первоначально получил 20 лет еще во время войны, 7 лет работал с системой «зачетов», давно пора быть на свободе, а он сидит уже 24 года… «Да про…ал я все свои льготы, дважды получал дополнительные сроки за нарушения режима» – запальчиво ответил он, и поведал нам о тех временах.
В лагере ГУЛЖДС в Лабытнанги, куда его отконвоировали в 1947 году, в 30 деревянных бараках содержалось несколько тысяч зеков. Каждый барак длиной более 50 метров. Внутри – два яруса нар, на барак – две печки из бочек. Труд заключенных оказался рабским. Трасса железной дороги шла по тундре, по вечной мерзлоте; работали зимой при 50…60^о мороза и в сильные метели; а летом людей заедали тучи гнуса.
Условия жизни в лагере были ужасными. Ранний подъем, пайка хлеба, рыбная баланда, каша из перловки, иногда – пшенка, пустой кипяток, развод и перекличка, вывод зеков на трассу для работы, короткие перекуры у костра, вечернее конвоирование обратно в лагерь, жесткие нары, холодный барак. С потолка капает вода, а стены постоянно покрыты инеем. Удушливый смрад от печек и вонь человеческого тела. Нормы выработки непосильные, поэтому их выполняли немногие. Выполнившим норму давали 1200 грамм хлеба. Но большинство заключенных норму не выполняли, поэтому им давали всего лишь 300 г хлеба.
Нарушителей режима и роптавших сразу отправляли в штрафной изолятор – неотапливаемые одиночные камеры. Штpафников кормили холодной пищей по сильно урезанной норме.

Чудом сохранившийся карцер на месте одного из бывших лагерей ГУЛЖДС. Построен не из деревянных щитов, а из толстых бревен лиственницы. Обратите внимание, как добротно сделаны двери – толстый металл, кованые петли. Мощные ставни на окне. Не убежишь...

 

Далеко не всем заключенным удалось выдержать в таких условиях, и добиться частичного погашения срока. Здоровяк выдерживал на общих работах в среднем не более трех месяцев подряд, после чего попадал в лазарет, затем – снова на стройку. Слабаки и доходяги долго не выдерживали. Умерших выносили на улицу и складывали в штабель. Когда их набиралось полторы-две сотни, за лагерем в земле долбили яму, сбрасывали туда трупы, и забрасывали комьями мерзлой земли. Хоронили где попало, места эти и фамилии похороненных в них заключенных не документировали. На стройке №501 – на всем её протяжении – погибли более 300 тысяч заключенных. Образно говоря, на каждую уложенную шпалу приходится по одному трупу заключенных. Истинные враги советской власти и её случайные жертвы, а также обычные уголовники – все они вместе строили эту дорогу, внесли свой трудовой вклад в осуществление голубой сталинской мечты. Безотносительно к тому, за дело они сидели или нет. И всех их уравняла смерть...
Труд этот, Ваня, был страшно громаден, –
Не по плечу одному.
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие – в страшной борьбе
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?

(Н.А.Некрасов «Железная дорога»).

 

Заключенные разгружают шпалы на участке трассы Чум – Лабытнанги.

 

                                   Заключенные всё строили вручную, никаких механизмов.

Вот как Семен охарактеризовал «политэкономию» труда заключенных. Строительство велось так. Сначала сооружалась относительно невысокая 2-х метровая насыпь из привозной каменно-песочной смеси, на которую затем укладывались шпалы и к ним крепились рельсы. Начальство постоянно торопило, из-за спешки строили некачественно. Да и какое дело зекам до качества... Последствия проявлялись быстро. Уложенная зимой насыпь летом после оттаивания верхнего слоя почвы проседала, талые и дождевые воды, скапливавшиеся в выемках, размывали откосы, болотная топь засасывала рельсы вместе со шпалами.

И в этом мы охотно верили Семену, так как следы той грандиозной стройки видели сами на заброшенном участке от Лабытнанги до берега Оби, где начиналась переправа на противоположный берег в Салехард. Особенно поразили мосты из лиственницы, которые вечная мерзлота изуродовала до фантастических фигур: одни дыбом стоят над насыпью, другие изогнулись, третьи провалились в землю. Часть рельсов была снята, остальные вместе с насыпью ушли в болота… Всё это производило на нас сюрреалистическое впечатление.

 Остатки рельсов на сохранившемся участке «великой стройки» в окрестностях Салехарда.

А кто они, эти пресловутые «враги народа», осужденные по «политической» 58-й статье? – интересовались мы. В лабытнангском лагере ГУЛЖДС их было  примерно половина, поведал нам сиделец того лагеря Семен. Но их политические взгляды были очень пестры: были и ортодоксальные марксисты, и открытые противники советского строя, и попавшие в лагерь не за политические взгляды, а «по разнарядке». По словам собеседника, среди зеков по 58-й статье практически не было «беловоротничков» из партий­ной и государственной номенклатуры. Но зато было довольно много простых работяг: слесаря, электрики, столяры, плотники, шофера, трактористы, крестьяне – то есть, «расхитители социалистической собственности». Среди заключенных были также инженера, учителя, врачи, юристы, и даже ученые, архитекторы, писатели, художники и композиторы.

Кроме «политических», были дезертиры из фронта, или же совершившие самострел на войне, чтобы увильнуть от боевых действий; рядовые и офицеры, побывавшие в немецком плену; выходцы из Прибалтики и Западной Украины, принимавшие участие в войне на стороне Германии; были бандеровцы и даже белоэмигранты, захваченные НКВД на заключительном этапе войны в Румынии, Венгрии, Австрии и Германии. Среди заключенных были также немецкие и японские военнопленные, переведенные из военных лагерей за антисоветские высказывания и строптивость. Ну и, конечно же, среди зеков здешнего лагеря ГУЛЖДС около трети – обычные уголовники. Были ли среди них «блатари»? – интересовались мы. О да, последовал ответ. Их полно в любом лагере. Лагерная администрация сама заинтересована в них, стараясь с их помощью поддерживать внутpилагерную и трудовую дисциплину. Но это блеф. Уголовники правдами и неправдами увиливали от работы, а также постоянно терроризировали «политических»: издевались, присваивали себе результаты их труда, вытесняли политических на более тяжелые рабочие места, грабили, убивали.
Были ли побеги из лагеря? Да, несколько раз убегали отчаянные военные, побывавшие во время войны в немецком плену. Но куда бежать? Зимой – страшный мороз; летом – комары и мошка; на сотни километров – болота, тундра, леса. Бежавших ловили и добавляли срок, либо расстреливали. Да и сами бежавшие всё равно больше нескольких дней не выдерживали. И если не утонут где-нибудь в трясине, возвращаются с повинной назад в лагерь.
Рассказал нам Семен также  о восстании заключенных в лагере ГУЛЖДС в поселке Абезь, недалеко от ж.д. станции Чум. Случилось это в 1949 году. Руководил восстанием заключенный фронтовик, бывший подполковник. Доведенные до отчаяния, зеки перебили всю охрану и завладели её оружием. После этого направились в сторону Воркуты, намереваясь освободить воркутинских шахтеров-каторжников. Повстанцы прошли почти 80 км с боями, освобождая по пути лагерь за лагерем. Удалось освободить около 70 тысяч заключенных. При этом безжалостно убивали местных жителей – эвенков, зырян, опасаясь, что они выдадут их... Для уничтожения восставших обезумевших зеков с самолетов высадили военный десант с минометами и артиллерией. За 2 недели боев беглецы и присоединившиеся к ним зеки из «освобожденных» лагерей были уничтожены. Уцелевшие несколько десятков заключенных ушли на северо-запад Урала, где еще несколько лет «партизанили». До лагеря, где сидел наш рассказчик Семен, восставшие не дошли – они двинулись на запад, в сторону Воркуты, а Лабытнанги – в восточном направлении. Тем не менее, всё это время, пока шла заваруха, заключенных на работу не выводили, а содержали в лагере. С тех пор охрана лагерей была усилена пулеметами на вышках.
А почему Семен не попал под бериевскую амнистию 1953 года, по которой были освобождены более 1 млн. заключенных? – поинтересовались мы. Семен сначала уточнил, что зеки называли ту амнистию ворошиловской, а не бериевской; и коснулась она только осужденных за малозначительные преступления. А на контингент особых лагерей, т.е. изменников родины, осужденных по 58-й статье, амнистия конца марта 1953 года не распространилась.
Ну и, наконец, последний студенческий вопрос «первоисточнику»: насколько изменились условия содержания зеков в лабытнангской колонии строго режима по сравнению с лагерем ГУЛЖДС? «Абсолютно никак – зло выматерился Семен, и продолжил – только вместо политических теперь засилье уголовников. А с политическими в лагере было проще, да и лучше. Хоть поговорить на досуге было о чём. Вот как с вами – поговорил 10 минут, и как будто помолодел лет на 10…».

Не знаю, как на других студентов-стройотрядовцев, но на меня лично эти беседы с матерым зеком Семеном произвели куда большее впечатление, чем прочитанная несколькими годами раньше повесть А.Солженицына «Один день Ивана Денисовича», в которой описывается лагерный мир и будни советских заключенных.